В тот вечер, когда Хосефа обнаружила, что луна уже вдвое больше, чем ей положено быть, когда первое красное пятно на идеальной белизне ее штанишек возвещает начало очередных мучительных месячных, она сказала мужу, что ей страшно. Она не знала ничего более пунктуального, чем агония ее менструации, первый приход которой она пережила в четверть одиннадцатого утра в субботу пятого мая, когда весь город содрогался от пороховых разрядов незадолго до начала военных учений в честь годовщины победы над французскими завоевателями. Когда главный колокол собора хрипло объявил о начале сражения, они с сестрой Милагрос стояли на балконе и размахивали платочками, приветствуя войска и вооруженных ополченцев, которые шли маршем по улицам, чтобы за городом занять свои окопы и высоты. Тогда война была привычным делом, все воспринимали величайшую опасность как гримасу судьбы, кувырок привычного мира, и, как часть этого мира, Хосефа, ощутив струйки крови, бегущей по ногам, не испугалась, а закричала: «Я ранена, но не сдаюсь!»
В тот памятный день луна находилась в последней четверти. С тех пор так было всегда, все двести пятнадцать месяцев, пока однажды Хосефа не поняла, что уже наступило полнолуние, а еще ни одна капля крови не свела на нет ее попытки стать матерью. Вот почему она сказала: «Мне страшно».
Диего Саури поднял глаза и весь погрузился в созерцание своей жены, не реагируя на ее попреки. А она от луны тут же перешла к «газетным вракам», потому что именно из-за них он вот уже три дня совсем ее не слушает, а забивает себе голову демонстрацией против перевыборов президента республики. Диктатор уже правил семь лет, когда Диего начал твердить, что так не может дальше продолжаться, но за следующие девять лет Хосефа не увидела никаких других признаков его скорого падения, кроме предсказаний собственного мужа.
Опасаясь, что ее упрекам не будет конца, если он сейчас же не займется луной, Диего согласился встать со стула и выйти из столовой в теплую июньскую ночь. Огромная луна царила в мире.
– Не зря ей поклонялись древние, – сказал он и почувствовал, как безмятежно прильнуло к нему теплое тело жены.
– Хочешь, чтобы я тебе его сделал? – спросил он.
– Думаю, что ты мне его уже сделал, – сказала госпожа Саури. И она сказала это так томно, что муж снял руку с ее талии, внимательно посмотрел ей в лицо и спросил, какого дьявола он ей сделал.
– Ребенка, – на одном дыхании прошептала Хосефа.
