«Товар нужно продавать, на то он и товар; а муженьком помыкать, на то он и муженек!» – в незыблемости этого правила торгового дела не сомневался никто: ни боявшиеся своих сердитых супружниц пуще грабителей купцы; ни сами почтенные купчихи, привыкшие по поводу и без оного устраивать взбучки нерадивым муженькам; ни честной люд, частенько примечавший, что вернувшийся из поездки по торговым делам без единой царапины коммерсант на следующий день понуро бродит по городским улочкам с опухшей рожей, всклокоченными, слегка поседевшими волосами и как-то странно пришепетывает, стыдливо прикрывая ладонью ставший еще более щербатым рот.
Впрочем, по караванам Дитрих с Марком не промышляли, и до купчин им дела не было. Ценя свободу и не желая идти в услужение к самодурам-главарям, они работали только вдвоем и нападали в основном на кареты, с которых, кстати, можно было, если повезет, получить весьма неплохой барыш. Как не трудно догадаться, желающих разжиться золотишком из господских ларей да посрывать драгоценные украшения с лебяжьих шеек пугливых благородных девиц имелось превеликое множество. Зачастую разбойничкам приходилось вначале подраться между собой за право напасть на добычу, а уж затем совершить само преступление. Соперничество было кровавым и жестким, но парочку независимых чудаков большие шайки не трогали… Уж больно ловко Дитрих владел мечом, а его тщедушный, с виду совершенно безобидный напарник мастерски крушил черепа, дробил кости и сворачивал скулы, притом чаще всего даже не берясь за болтавшуюся на его широком поясе дубину. Каким чудесным образом двадцатилетнему пареньку удавалось так легко расправляться с человеческой плотью, для всего разбойного сообщества графства Дюар оставалось загадкой. Некоторые, особо суеверные жители лесов поговаривали, что паренек – богомерзкий колдун, но бежать за помощью к святой инквизиции по вполне понятным причинам не спешили.
Борьба с соблазном заснуть оказалась делом не из легких, однако Дитриху было не привыкать вступать в схватки с достойными противниками. Вся его жизнь, по сути, была одной долгой, затянувшейся до абсурда войной, в которой лишь изредка появлялись короткие передышки. Судьба давала их уставшему бойцу, чтобы он отдохнул, вкусил прелести мира и поднабрался сил для новых побоищ да походов, а он неразумно растрачивал драгоценное время спокойствия на унизительное, да и к тому же подрывающее боевой дух самоедство. Было бы желание, ну, а причина пожурить себя всегда найдется! То Дитрих корил себя за доверчивость иль неразумное ведение дел, то тщетно пытался переосмыслить свое существование и найти более достойное применение недюжинным, молодецким силам. Как нетрудно догадаться, занятие это было в высшей степени бессмысленным и каждый раз заканчивалось одним и тем же: иного, более высокого смысла жизни не находилось, а опыт, извлеченный из прошлых ошибок, не становился гарантом от совершения новых…
