Факел | страница 60
Гиппократ подошел к зеркалу и быстро провел гребнем по волосам и бороде. С крючка, которым пользовались его отец и дед, он снял свой плащ, накинул его, расправил плечи, и Дексипп, следивший за этой обычной процедурой, улыбнулся, подумав, что глаза его учителя блестят как-то не по-обычному.
Тем временем Праксифея, как любезная хозяйка, продолжала беседовать с начальником триеры, укрывшись от солнца в тени пальмы. Фаргелия с интересом оглядела дворик, а затем подошла к Эмпедоклу.
— Могу ли я попросить у тебя сейчас совета в одном… одном очень щекотливом деле? — Она плотнее закуталась в свой белый плащ, и они перешли из тени на солнце. — Я вдруг почувствовала, что боюсь этих асклепиадов, и мне хотелось бы выслушать твое мнение. И почему только я не поговорила с тобой об этом еще на корабле! — Она в нерешительности умолкла, но затем, пожав плечами, продолжала: — Во-первых, согласятся ли асклепиады вытравить плод, если женщина сама их об этом попросит и предложит хорошую плату?
Эмпедокл удивленно посмотрел на нее.
— Я не знаю, каковы обычаи косских асклепиадов. В Книде, насколько мне известно, это делают. Там не следуют учению Пифагорейского братства.[5] Если цель такой операции — только уничтожение плода, пифагорейцы отказываются ее делать. Но почему, — он понизил голос, — ты просто не обратилась к какой-нибудь повитухе в Македонии?
— Эмпедокл! — оскорбленно произнесла Фаргелия. — Я говорю о моей рабыне Сафире — она стоит вон там в углу.
— А! Прошу тебя, прости мое заблуждение! — воскликнул Эмпедокл.
— Видишь ли, — быстро продолжала она, — я знала, что с бедняжкой может случиться такая беда, но, уезжая из Македонии, мы с ней думали, что все обошлось. Однако за время плаванья стало ясно, что нужно будет принять меры. Одна моя подруга умерла в мучениях через несколько дней после того, как побывала у повитухи. И я доверю Сафиру только врачу.
Помолчав, Фаргелия снова заговорила, но уже о другом.
— Ты беседовал с Гиппократом. Как ты думаешь, он примет приглашение царя?
— Полагаю, что нет, — покачал головой Эмпедокл.
— Не скрою от тебя, — продолжала она, — что царь велел мне пустить в ход все мое влияние, чтобы уговорить Гиппократа вернуться к нему. Я плохо его знаю, и мне страшно.
— Ну-ну, — сказал Эмпедокл. — Быть может, мне известно больше, чем ты думаешь. Гонец, которого я посылал к царю Пердикке, сообщил мне, что, по слухам, первой красавице Македонии приказано очаровать Гиппократа и привезти его обратно. «Если она потерпит неудачу, — уверял он, — ей не дозволено будет вернуться назад в Македонию». Это правда?