— Женщины! — проворчал Сосандр. — Советую тебе не ломать голову над этим случаем. Человек может сравняться в философии с Анаксимандром и Сократом. Может превзойти в математике Пифагора, а во врачевании — Алкмеона, но о женщинах он все равно ничего знать не будет. Есть вещи, недоступные пониманию мужчин. Так мне сказала утром жена.
Смеясь, сыновья Гераклида приблизились к кружку, расположившемуся под развесистыми ветвями платана. Все сразу замолчали.
— Привет вам, — сказал Гиппократ. — О чем вы спорили?
Подалирий, крупный мужчина с коротко подстриженной седой бородой, весьма серьезно относившийся к своим обязанностям старшего асклепиада, сказал:
— Видишь ли, Гиппократ, Пиндар говорит о священной болезни такие вещи, которым я просто не могу поверить. Кроме того, учитель, в приемной тебя ждет молодой чужестранец, он хотел бы, чтобы ты поговорил с ним сегодня. Он приехал к тебе из Иерусалима лечиться от этого самого недуга.
— Сначала выслушаем его, — сказал Гиппократ, — а к вашему спору вернемся позже.
Он опустился на скамью своего отца, прислонившись к огромному стволу. Подалирий и Сосандр сели возле, а остальные расположились на каменных скамьях, поставленных полукругом. Когда слуга привел чужестранца, Гиппократ улыбнулся ему и сделал знак приблизиться.
— Стань вот здесь и расскажи нам о себе: на что ты жалуешься, как начался твой недуг. Мы поможем тебе, если это будет в наших силах.
Молодой человек послушно стал на указанное место, и его осветили последние лучи заходящего солнца. Он поклонился низко, как кланяются на Востоке, коснувшись земли полой богато украшенного плаща. Черты его лица были грубоваты, но красивы, черная борода подстрижена по персидской моде.
Подалирий, подойдя к нему, сказал:
— Сними плащ и отдай его мне.
Молодой человек повиновался, и старший асклепиад продолжал:
— А теперь сними хитон. — И заметив, что тот заколебался, добавил резко: — Варвары стыдятся наготы, а греки нет… Вот так-то лучше. Набедренной повязки можешь не снимать, если тебе так удобнее. — Тут Подалирий кивнул и закончил почти с улыбкой: — А теперь расскажи учителю, что с тобой и как ты заболел.
Молодой человек, на чьих щеках проступил румянец гнева, теперь произнес медленно и с достоинством:
— Вы, греки, называете варварами всех, кому греческий язык — не родной. Но у нас, евреев, были пророки и мудрецы задолго до Гомера. Я не закрываю глаз на величие Эллады. Но я книжник и помню также о нашем прошлом величии, помню, что наш народ избран Иеговой.
