— Я пришла поговорить с тобой о моем сыне Клеомеде, — сказала Олимпия.
— О сыне?
— Да. Ты, конечно, полагал, что я хочу узнать твое мнение о болезни моей дочери. Нет, я хочу посоветоваться с тобой о моем сыне. Я взяла с собой Буто, потому что он хорошо знает Клеомеда, да к тому же он сам пожелал прийти. Ты сможешь расспросить его позже.
Она сделала знак, чтобы Буто ушел, но тот не двинулся с места, не спуская с Гиппократа тусклых глаз. Великан что-то пробурчал, а потом медленно сказал глухим басом:
— Клеомед очень непокладист… Сидит сумрачный, молчит… Это когда он думает о той девушке… Ни на кого не смотрит. — Буто мрачно покачал головой и продолжал: — У Клеомеда дурной нрав… Может даже убить кого-нибудь… Таких мускулов и такой быстроты я еще не видал. Если ты сумеешь вылечить его… чтобы он не терял голову от бешенства… и забыл эту девушку… я сделаю его самым славным кулачным бойцом во всей Элладе.
По лицу Буто медленно расплылась широкая усмешка. Затем с неожиданной стремительностью и легкостью он выскользнул за дверь и пошел по двору, ступая мягко и уверенно, как огромная кошка. Гиппократ некоторое время смотрел ему вслед.
— Это очень интересно, — сказал он и задумчиво перевел взгляд на Олимпию. — Он всегда был таким тугодумом?
Олимпия покраснела и ответила нерешительно:
— Ты… ты говоришь о Буто?
— Конечно, — кивнул Гиппократ. — Видишь ли, с годами кулачные бои как будто всегда притупляют ум. Я не раз наблюдал такую медлительность у старых бойцов. — Он помолчал, размышляя. — Да, пожалуй, дело именно в этом. Ведь мозг помещается в черепе, и ум тупеет оттого, что много лет подряд на голову сыплются удары. — Он рассеянно посмотрел на Олимпию. — Ты не знала его, когда он был в возрасте Клеомеда?
— Что? Нет… конечно, нет. — Но она почему-то покраснела. — Мы пригласили Буто сюда из Спарты, Его там хорошо знают… Один из его учеников победил на Олимпийских играх.
Гиппократ предложил ей сесть, указав на кресло, стоявшее прямо против открытой двери. Беседуя с больными или их родственниками, он всегда старался, чтобы свет падал им на лицо. Почему она вдруг так смутилась? — подумал он.
Олимпия все расправляла и расправляла складки багряного плаща; Гиппократ заметил, что ее ногти выкрашены в такой же цвет, что пальцы ее дрожат. Она подняла на него большие черные глаза, но ничего не сказала. Вот и у Пенелопы такие же глаза, вспомнил он.
— Твоя дочь похожа на свою мать, — сказал он. — Она тоже станет красавицей, и этого уже недолго ждать.
