Крейн[ 3 ], фабрикант и предприниматель из Чикаго, И.С. Зарудному удалось переправить семью в Харбин, где они теперь все вместе и жили. Он был по профессии инженер, нашел работу на Китайско-Восточной железной дороге и обустроил дом для своих детей.
И.С. Зарудный был замечательным, остроумным, обаятельным мужчиной, хорошо воспитанным и не забывавшим о своем общественном положении. Он прекрасно справлялся с выводком детей, которые наперебой старались обратить на себя его внимание и любовь. Старшая его дочь Маргарита, или Муля, как прозвали ее в семье, была моей первой учительницей английского языка. Ее порекомендовали моей маме в школе, и она регулярно приходила заниматься со мной английским весь мой первый школьный год. С остальной семьей я познакомилась гораздо позже, когда мы с Еленой стали близкими подругами. Единственным мальчиком в этом «бабьем царстве» был Сергей, умный и с чувством юмора, но старше меня и редко удостаивавший нас своим обществом. Елена, умница и, кажется, любимица отца, была следующей по возрасту. Их сестра Таня любила спорт. Помню, с каким увлечением играла она в теннис. Дальше шла красивая и кокетливая Зоя. Она много хихикала и гордилась тем, что могла запросто отбить у сестер любого ухажера. Маленькая Катя, самая младшая, обыкновенно «терялась в толпе», но отец и Маня старались не дать ей почувствовать себя забытой и обделенной вниманием. Однако их усилия не принесли ожидаемых результатов: когда я встретила Катю много лет спустя, она постоянно жаловалась, что сестры ее «игнорировали» и вообще мир устроен «несправедливо».
Семья Зарудных приняла меня как родную, я участвовала в их семейных праздниках, ездила с ними на прогулки и пикники. Муля, Елена и Таня по очереди поверяли мне свои тайны. Я поражалась их жизнерадостности, энергии, их бурным ссорам и соперничеству. Но они очень быстро прощали друг другу то, что минуту назад казалось «непростительным грехом».
Бывало, Елена, в слезах, кричала одной из своих сестер: «Я с тобой больше никогда разговаривать не буду! Я тебя ненавижу!» Тут же на помощь призывалась Маня. Я ожидала трагических последствий, но на следующий день обнаруживала обеих сестер мирно сидящими на диване и вышивающими крестиком какой-нибудь коврик. Это занятие, кстати, ввела Маня в качестве коллективного труда семьи и друзей: она считала, что безделье к добру не приводит, что руки должны быть всегда заняты. По сравнению с ними я жила в призрачном мире, в котором не было места настоящей жизни и страсти.
