— Клушино отсюда недалече; Шуйский уже завтра может сюда пожаловать. А потому и Жолкевскому медлить нельзя. А значит, видит Бог, нынешней же ночью надобно Шуйскому ждать нападения. Вот что, Данило, — тут он ко мне оборотился, а всем прочим повелел выйти вон из избы. — Доселева ты мне верно служил и не единожды мне удружил. Сослужи теперь службу величайшую. Беги-ка ты немедля в село Клушино и скажи Дмитрию, чтоб остерегся. Потому что гетману осталась одна последняя надежда: сегодня ночью напасть внезапно на московское войско и побить всех спящими. Иначе ему самому конец настанет, и он о том знает. А если тебе невмоготу с Дмитрием говорить, то Якову скажи. Яков-то человек достойный.
Помолчал Григорий, а потом добавил:
— Ну, а ежели не сговоришься с ними, или не поверят тебе, то помяни слово Филаретово: не дай пролиться крови христианской напрасно.
Тут я его перебил:
— Да как же не дам я крови пролиться? Ведь я не воевода! Кто меня послушает?
— Не воевода, зато имеешь рассуждение, и хитер как лиса. Придумаешь, какое слово кому шепнуть, и в какое время. Чем такому большому войску погибнуть бесславно, пусть лучше по лесам разбегутся да в дома свои вернутся.
— Ох, Григорий, смутное же ты мне поручаешь дело!
— Так и время нынче смутное. Впрочем, я тебя не неволю. Если боишься — не ходи. Но кроме тебя послать мне некого.
Помолился я тогда Господу Всемогущему и приснодеве Марии, и воззвал к заступнику нашему и надежде, святому чудотворцу Сергию, и многих других святых помянул, и трижды перекрестился, и святым иконам поклонился. После выведал у Дмитриева гонца, каким путем он в острог прошел мимо польских застав. А когда я собирался уже уходить, догнал меня Григорий у ворот и сказал:
— Слышь, Данило, если не сумеешь проскользнуть и схватят тебя ляхи, ты себя не губи, и нисколько не стыдись — передавайся. Никто тебя не осудит. Сейчас и не разберешь, на чьей стороне правда. Что Шуйские, что поляки — все слуги дьяволовы. И вот тебе награда за службу.
Дал он мне 10 рублей.
Простился я с Григорием и вылез из острога на волю через щель у воротной надолбы. Потом кустами дополз до леса, а там уж встал на ноги и побежал во всю прыть. И сторожа литовские меня не заметили.
А всего оружия я с собой взял один нож. Нож, правда, хороший, с рукояткой из рыбьего зуба, самоцветами украшенный. Этот нож мне достался из добычи, что взяли мы под Иосифовым монастырем. Тогда же я и лисьей шубой разжился. Но ее я еще ни разу не надевал, потому что летом в шубе только дураки ходят.
