– Петровна за тобой следит.
– Знаю.
Мы еще помолчали немного, посмотрели друг на друга, и я вздохнула.
– Ты чего расселась, – раздался резкий голос Екатерины Петровны, – бери курицу и иди мой!
Я и не заметила, как она подошла, умеет же настроение испортить.
Вредная Дюймовочка вытерла руки об окровавленный фартук (бедные куры) и кивнула в сторону скамейки – в металлическом тазу лежали, поблескивая на солнце, бледные, общипанные тела покойниц.
– Трупами не занимаюсь, – ответила я и отвернулась.
Я еле дождалась вечера. Казалось, стоит только лечь – и тут же засну, но меня ждал неприятный сюрприз по имени Великая Бессонница. Эта зараза окружила меня таким вниманием и такой заботой, что ничего не оставалось делать, как включить свет и взять с полки книжку. Пролистав ее, я поставила этот кропотливый труд обратно на полку. Н-да... заняться нечем. Раздвинув шторы, я села на подоконник.
– Луна и звезды, звезды и луна, – пробубнила я, и тут в саду что-то мелькнуло.
Щурюсь.
Показалось?
Мелькнуло еще раз. Сердце почему-то замерло, и я тихонько слезла с подоконника и присела. Мутноватая фигура крадучись передвигалась по саду.
Это Осиков, не сойти мне с этого места – это Осиков!
И что он тут делает, уж не изменяет ли моей маман... Не скажу, что это бы меня расстроило, но с другой стороны, если маман расстанется с Осиковым, то она сразу переключится на меня.
Осиков подошел к забору, взобрался на одну из бочек, валявшихся без дела, и перелез через забор. Удивительно, как легко он это сделал, с его-то комплекцией! Очень пластичный товарищ. Ах, Осиков, Осиков... какого же черта тебе здесь надо?
Какие будут версии и предложения?
Он приходил, чтобы передать мне привет от мамочки, но не нашел меня. Смешно.
Я заметалась по комнате. Завтра же навещу этих разгильдяев и все узнаю. Распустились! Беременеют, когда хотят, шастают по чужим территориям по ночам... даже не представляю, что еще они там делают...
Я задернула шторы, плюхнулась на кровать, уложила голову на подушку.
– Спокойной ночи, моя хорошая, – сказала я себе и закрыла глаза.
Удары, визг, звон посуды и крики... часы... где часы... восемь утра.
Визг.
Визг со второго этажа.
На ступеньках я чуть не грохнулась. Галина Ивановна в полнейшей истерике чуть ли не билась головой о стену – она раскидала одежду и расколотила пару ваз. В углу комнаты стояла Екатерина Петровна и, закрыв лицо полотенцем, безудержно рыдала, приговаривая:
