Стиль "Шинели" Гоголя — это стиль непринужденного повествования, когда рассказчик нередко отклоняется от главной линии развития действия и обогащает центральное многочисленными вставными эпизодами.
"Особенно резко, — пишет Б.Эйхенбаум, — запечатлен этот стиль сказа в одной фразе: "Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать: память начинает нам сильно изменять, и все, что ни есть в Петербурге, все улицы и домы слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в порядочном виде". Если к этой фразе присоединить все многочисленные "какой-то", "к сожалению, немного известно", "ничего не известно", "не помню" и т. д. то получается представление о приеме сказа, придающем всей повести иллюзию действительной истории, переданной, как факт, но не во всех мелочах точно известной рассказчику" (85, 320).
Гоголь охотно вставляет промежуточные элементы: о просьбе одного капитана исправника ("не помню, какого-то города"), о предках Башмачкина, о хвосте у лошади Фальконетова монумента, о титулярном советнике, которого сделали правителем, после чего он отгородил себе особую комнату, назвавши ее "комнатой присутствия".
Первоначальный вариант "Повести о чиновнике, крадущем шинели" отличался еще большею стилизацией под непринужденную болтовню. В окончательном варианте Гоголь сгладил такого рода приемы, уснастил повесть каламбурами и анекдотами, несколько изменив при этом первоначальных композиционный слой.
Далее, путем анализа гоголевской манеры чтения, Эйхенбаум приходит к выводу, что "сюжет у Гоголя имеет значение только внешнее и поэтому сам по себе статичен ‹…› Настоящая динамика, а тем самым и композиции его вещей — в построении сказа, в игре языка. Его действующие лица — окаменевшие позы. Над ними в виде режиссера и настоящего героя, царит веселящийся и играющий дух самого художника" (85, 97).
Однако тезис, что все действующие лица Гоголя являются "окаменевшими позами", представляется спорным. В "Шинели" Башмачкин ни в коей мере не является персонажем статичным, застывшим. Напротив, на протяжении всей повести мы можем проследить движение и развитие образа Акакия Акакиевича, приобретение героем новых черт и качеств, которые ни в коем случае не проявились бы, являйся он "окаменевшей позой".
Даже и в отношении "Мертвых душ", которые чаще всего приводятся в качестве примера "окаменевших поз", застывшей галереи портретов помещиков: Манилова, Собакевича, Коробочки, Ноздрева и Плюшкина — нельзя однозначно говорить об их статичности. Ведь во втором томе "Мертвых душ", по замыслу Гоголя, планировалось "возрождение" Плюшкина, и выход его из "величайшего обмеления". Плюшкин, равно как и Чичиков, должны были встать на начало того пути, который привел бы их к спасению.
