«Женат. А что?»
«А где жена?»
«Пока в Алма-Ате. Скоро приедет».
«Это хоросо! — радуется он. — Тоже можешь заболеть. Медичка тебя полечит, ешкин-мошкин!»
Что ему сказать на это, Наташа, как считаешь? Напомнить, что я лицо официальное и со мной такие шуточки не проходят?
На окраине фактории трещит движок. Собаки лежат около поленниц и крылечек, свернувшись клубками, уткнув морды в густую шерсть. Всего-то метров триста, и я у дверей медпункта. Окно светится, хозяйка, следовательно, дома. Да и куда, спрашивается, она может уйти? Это не столица, Наташа, здесь каждый на слуху и на виду.
Небольшая прихожая. Направо и налево комнаты, отгороженные занавесками. Очень тепло и чисто: тщательно выбеленные стены, вымытые полы. У порога стоят две пары тапочек больничного образца.
«Заходите! Кто там?» — слышу я хрипловатый голос из комнаты направо.
Хозяйка сидит за столом и хмуро смотрит на меня. На ней белый халат поверх платья. Рослая, крупная, выглядит старше своих лет. Большой рот, темные, сумрачные глаза, грубые черты лица. Камышан Антонина Васильевна. Рассматривает мое удостоверение. Откладывает в сторону.
Это не учетчица Н. и это не Люба Слинкина. Хрипловатым голосом, спокойно, без особой охоты рассказывает о себе. Да, на фактории почти три года. Прежде работала в Красноярске, сама оттуда родом. Зачем приехала сюда? Ясно зачем: заработать денег. Здесь двойной коэффициент. Помогает матери, откладывает на книжку. Скоро трудовой договор кончится, вернется назад. А почему меня это интересует? Зачем я вообще пришел сюда?
— Вы же знаете, зачем, — отвечаю я.
— Из-за Чернышева?
— Да. Он бывал здесь?
— Здесь многие бывали.
— А он?
— И он тоже.
— Часто?
— Что часто?
— Часто здесь бывал?
— Я не считала, сколько раз. Жил некоторое время. Спал вот на этом топчане. Я пускаю приезжих, когда нет больных. Весной жил экспедитор геологической партии. Летом — этнограф. Пилоты часто ночуют, если не укладываются в световой день. Да вы лучше спросите Чирончина! — вдруг произносит она.
— При чем здесь Чирончин?
— При том, что первый сплетник на фактории!
Она встает, отходит к окну, смотрит в темноту. Я быстро оглядываю комнату: чистота стерильная. Шкафчик с медикаментами, топчан, обтянутый кожей, кровать, печка, рукомойник.
— Знаете, что Чернышев погиб? — помолчав, спрашиваю я.
— Все об этом знают.
— Его привезли сегодня из тайги. Об этом знаете?
Она поворачивается. Смотрит исподлобья, угрюмо. Отвечает замедленно:
— Да, я видела.
