— Что стряслось?
Я сказал: «На улицу пошли, быстрее».
Мы вышли на улицу, почти выбежали.
— Ну! Что? Говори!
— Мама, — выдохнул я.
— Что мама? Что с ней?
— Мама пошла в больницу. За ней тетя Вера зашла. Они обо всем договорились. Я сначала не понял, а теперь догадался. Мама же беременная! — закричал я. — Ты что, не знаешь! Она хочет операцию сделать, ребенка убить! Из-за тебя! А ты работаешь спокойно. Города строишь, да?
У папы лицо серое-серое стало. Он только сказал: «Пошли!» — и кинулся к машинам. Тут на площадке несколько машин стояло. Он какому-то шоферу сказал, что нужно срочно в больницу, пять рублей заплатит, и мы поехали.
— Мимо восемнадцатой школы, мальчика высадим, — попросил папа.
Я закричал:
— Нет! Я тоже поеду!
— Нет, ты не поедешь. Не надо, Лёшка, я тебя прошу. Ясам. Я… я… — начал папа задыхаться. — Я тебе никогда не обещал… Честное слово, Лёшка… вот посмотришь… клянусь тебе!..
— Эх, папа! — вырвалось у меня. — Я тебя так люблю, а ты! Мы все тебя так любим, а ты!..
Я начал задыхаться, как и он. Шофер оглянулся. Папа прижал меня к себе, уткнулся лицом в мои волосы. Лучше бы он этого не делал! У меня все внутри взорвалось, я заплакал. Весь сразу облился слезами, как давным-давно в детстве. А больше не помню, чтобы так было. Я ведь умею не плакать, даже если очень жжет глаза. Часто жжет, очень часто жжет, но я кусаю губы — и все. Я даже пытку мог бы выдержать, только чтобы меня одного мучили, а не Юльку с мамой, и чтобы не так долго, как у нас. Тогда я вытерплю.
«Лёшка… Лёшка…» — папа говорил, как ночью мама.
Мы подъехали к больнице. Шофер денег у папы не взял, сразу уехал. Мы зашли в приемный покой, и папа попросил дежурную вызвать Веру Семеновну Жукову. У нас такие лица, наверно, были, что та сразу побежала. И вернулась вместе с тетей Верой. Она вышла к нам за перегородку в белом халате, очень серьезная, даже злая какая-то.
Папа сразу спросил: «Где Поля?» — а тетя Вера смотрела на меня, потом на него, потом снова на меня. И мне:
— Ты почему не в школе? Зачем сюда пришел?
— Маму позовите! — сказал я. — Быстрей!
— Ты мне не приказывай, мал еще, — одернула меня тетя Вера. — А ты, Леонид, совсем голову потерял. Зачем его притащил?
— Позови Полю, Вера. Пожалуйста. Я…
— Что ты? Ты свое дело сделал. Теперь ей расхлебывать. Все вы одинаковы. Вас бы сюда! Не позову. Уходите.
И она не позвала бы, потому что я же слышал, как она твердила маме утром: «Дурой будешь, если оставишь», но, наверно, у мамы ёкнуло сердце от догадки, что мы здесь, или ей уже сказали, что мы здесь, — и вот она показалась в коридоре, тоже в халате, как тетя Вера, но не в белом, а в сером, и в каких-то ужасных огромных шлепанцах, бледная такая, на себя не похожая, а на какую-то несчастную, голодную нищенку, — просто смотреть невозможно от жалости.
