И если Гришуня ждет кого, то и сообщник его того и гляди явится. Возможно, он даже опаздывает. Пантовка, собственно, окончена. За прошедшую неделю панты обратились в рога. Превращение это происходит очень быстро, у иного оленя за два-три дня. Вряд ли Гришуня станет охотиться еще. Даже для браконьера подобное — убийство ради убийства.
Пятый день инспектор запомнил потому, что жар в спине и опухоль на лопатке стали вроде бы спадать.
На седьмой день утром Семен проснулся от звука дальнего выстрела.
Было раннее утро. Эхо в долине, наполненной пеленой тумана, не раскатилось. Да и сам звук казался совсем тихим.
«Эх, расслабился инспектор!» — ругнул себя Шухов и вскинул к глазам бинокль. Семен сразу увидел стадо изюбриц, выскочивших из закраины на чистый увал. Казалось, животные летят, не трогая копытами земли. Так стремителен и легок был их бег, И в лучах восходящего солнца изюбры выглядели золотыми, даже вроде посверкивали их лоснящиеся бока.
Потом из чащобы выскочил пантач, подался вверх по увалу. Широкий мах животного тут же сделался странным. Изюбр вдруг едва не повернул обратно, к опушке, к осиннику, откуда выскочил после выстрела, и тут, оступившись, пантач рухнул со скального выступа.
«Ну и нагл Гришуня! — обозлился Семен. — Надо брать. Пока я Федора в помощь дождусь, Гришуня тут такого натворит… Может быть, Гришуня не один? А какая разница? Нечего мне в инвалидах отсиживаться. Жив — вставай и иди. Иди, инспектор. Должность у тебя такая!»
Он встал и, опираясь на карабин словно на посох, пошел, придерживаясь закраин чащоб, в сторону увала, где свалился пантач. Пробираться сквозь дебри Семену явно не хватало сил, и так путь его был долгим и мучительным. Чтоб пересилить боль, он начал корить себя. Мол, по собственной торопливости нарвался на пулю браконьера, хотя прекрасно понимал: замысел Гришуни созрел не в момент, и тот вернее всего следил за его продвижением по долине. Пеняй на себя — не пеняй, инспектор в этом смысле был приговорен. Так ли или иначе, Гришуня осуществил бы свой умысел, потому как выхода другого у браконьера не было. Что заставило Гришуню пойти на такую крайность, инспектор не знал.
А вот, вспомнив, что Гришуня выстрелил по изюбру пулей Комолова, Семен Васильевич даже прибавил шагу, хотя воздуху не хватало и сердце билось, казалось, под самой глоткой. И еще Семен Васильевич рассчитал: одолеет эти два километра, отделявших его от убитого изюбра, до того как Гришуня вырубит панты и разделает тушу. Если он станет ее разделывать. А если и нет, то и тогда он все-таки задержит браконьера.
