«Поздравляю! — сказал мне носатый, черноволосый, веселый венеролог. — Типичная гонорея. С кем изволили общаться?» — «Это трудно, знаете, вспомнить», — нахмурился Теодоров. — «А вы постарайтесь. А то упечем в стационар. У нас такой порядок». — «Писателя в стационар?!» — возмутился Теодоров. — «А почему нет? Там найдутся читатели. Ну, давайте! Припоминайте всех потенциальных». — «Предполагаю, что Зина или Лена. Фамилий не знаю», — трудно выговорил Теодоров. «Так. Так. Фамилий не знаете. Но адрес-то, надо полагать, известен?» — «Какой адрес на Шикотане! Барак на бараке. Там их полно. А девиц как сайры».
— «Знаю. А работают где? Вы поймите: вы других мужиков спасаете». — «Я понимаю. На рыбозаводе работают. Но там их несколько. На каком именно — мне неведомо». — «Пьяны, конечно, изволили быть?» — «Да уж не трезв». — «Что ж, так и запишем. Амнезия, запишем, у писателя. После Зины и Лены отношения имели?» — «Не успел, доктор. Потекло. Еще на пароходе». — «Женаты?» — «Разведен, месяц назад». — «Та-ак-с! Понятно. Придется, товарищ классик, дать подписку». — «Что еще за подписка?» — «А такую подписку, что вы на шесть месяцев прекращаете свою половую деятельность». — «Шесть месяцев?!» — «Не меньше! Ничего, воздержание полезно. И вообще мужайтесь!»
И с этим напутствием я прихожу, помнится, к своему попутчику по творческой командировке, к своему, так сказать, подельнику и сообщаю ему: «Поздравь, Алеха. Чистейший триппер». И он бледнеет, мой дружище. Он ждет, видите ли, в скором времени приезда из отпуска своей жены, а Зина и Лена ему тоже знакомы не понаслышке. «А у меня ничего нет, — бормочет. — Никаких таких признаков». Надо утешить его, и я утешаю: «Это, Леха, бывает. Значит, ты более стойкий. Или общаешься с ними по-дилетантски». — «Убить их, сучонок, мало!» — рычит Леха. «А вот это ты зря, — говорю. — Мы сами напросились. А, кстати, они могли и не знать, что больны. У них все иначе, чем у нас». — «Всех ты жалеешь, всех оправдываешь, христосик!» — «А как же! Жизнь у верботы несладкая. Да ты ведь чист». И правда, все у него обошлось.
А я вот встретил одну из двух виновниц и взял у нее телефон, хотя, может быть, именно благодаря Зине чуть не полгода у меня вылетело вхолостую… Нет, нельзя сказать, что вхолостую. Трезвый и непорочный, я усердно писал буковки, которые, постепенно множась, превратились в большую повесть о беззаветной любви.
«Может, и позвоню, — думаю. — Боевая ведь девица Зина. Много чего знает. И на суше, и на море. Интересно с ней!» — И с этой мыслью вхожу в будку телефона-автомата.
