— Да, правда. Мне покровительствует… — вы понимаете, граф, как тяжело Стюарту выговорить это слово, — мне покровительствует двоюродный брат мой, штатгальтер Голландии, но без участия или по крайней мере без согласия Франции он ничего не хочет предпринять. Я приехал просить этого согласия у короля Франции; он отказал мне…
— Король отказал вашему величеству?
— Нет, надо отдать ему справедливость, это сделал не он, а Мазарини.
Атос закусил губу.
— Вы полагаете, что я должен был ожидать отказа? — спросил король, заметив движение Атоса.
— Именно так я и думал, ваше величество, — отвечал Атос почтительно. — Я давно знаю этого пронырливого итальянца.
— Я хотел довести дело до конца и немедленно узнать, как решится моя участь. Я сказал брату моему Людовику, что я не хочу причинять Франции и Голландии затруднений и попытаю счастья, как уже делал прежде, с двумя сотнями дворян, если он захочет дать их мне, или с миллионом, если ему угодно будет одолжить мне его.
— И что же?
— Что?.. Я испытываю сейчас странное чувство: я упиваюсь отчаянием. Некоторые души — моя, по-видимому, принадлежит к их числу — находят наслаждение в уверенности, что все потеряно и наконец настал час, когда надо погибнуть.
— О, надеюсь, ваше величество, — сказал Атос, — что вы еще не дошли до такой крайности!
— Если вы говорите мне это, граф, если вы стараетесь оживить надежду в моем сердце, значит, вы неправильно поняли меня. Я приезжал в Блуа, граф, просить как милостыню миллион у Людовика, надеясь при его помощи поправить свои дела. Но брат мой Людовик отказал мне… Вы видите, что все погибло.
— Позвольте, ваше величество, не согласиться с вами.
— Как, граф, вы не предполагаете во мне достаточно мужества, чтобы оценить свое положение?
— Ваше величество, я всегда замечал, что резкие повороты судьбы случаются именно в отчаянных положениях.
— Благодарю вас, граф. Отрадно встретить человека с таким сердцем, как ваше, человека, чья вера в бога и монархию никогда не позволит ему разувериться в судьбе короля, каким бы испытаниям она его ни подвергала. К несчастью, ваши слова, граф, похожи на лекарства, которые излечивают раны, но бессильны против смерти. Благодарю вас, граф, за желание утешить меня; благодарю за вашу добрую память, но я знаю, что мне нужно делать… Теперь меня ничто не спасет. И я так уверен в этом, что еду в изгнание с моим старым Парри; еду упиваться своими бедствиями в пустынном убежище, которое предлагает мне Голландия. Там, поверьте мне, граф, скоро все кончится. Смерть не замедлит явиться. Ее так часто призывало это тело, терзаемое душевными муками, и эта душа, взывающая к небесам.
