Свекловичное поле оказалось невелико. Бормоча себе под нос, штурман свернул по тропинке налево. «Господи, — шептал он, — господи…» Вот и он прошел через испытание. Вот и он выбросился с парашютом и получит право носить на рукаве золотую нашивку: так отмечают тех, кого прыжок с самолета спас от смерти. Но что же с товарищами? Все ли они погибли? Неужели из всего экипажа уцелел только он? В таком случае убедительная ли это причина, чтобы освободить его от участия в боевых операциях и перевести в инструкторы? «Конечно, нет, — подумал он. — Штурманы слишком нужны». И потом он еще не налетал достаточно, чтобы его избавили от обязанности служить мишенью неприятельским зенитчикам. Вместе с этой последней операцией он участвовал только в двадцати двух вылетах. Его будут держать в резерве, пока не потребуется штурман в какой-нибудь другой экипаж.
Почва под ногами стала тверже, и штурман вышел на асфальтированную дорожку; он увидел перед собой изгородь, щипец крыши и железную решетку. Он толкнул калитку; она была не заперта. Прежде чем войти, он прислушался. Собачьего лая не слышно. В таких домах собаки спят внутри, на мягких шерстяных подстилках. Он вошел в сад, зашагал по дорожке, усыпанной гравием, и, подойдя к крыльцу, отыскал кнопку звонка — у калитки он ее не обнаружил. Нажал на кнопку, и ему почудилось, что весь дом наполнился звоном. Почти в то же мгновение; на втором этаже зажегся свет — он просачивался сквозь щели, оставленные шторами затемнения; потом свет погас. Раскрылось окно, и женский голос немного испуганно спросил:
— What is it?[1]
— Airman, — ответил штурман. И добавил:
— RAF crew.[2]
— British?[3] — спросила женщина.
— French.[4]
— Что с вами случилось? — повторила женщина по-французски почти без акцента.
Штурман облегченно вздохнул. Он плохо говорил по английски, а поскольку связь с землей поддерживали радист и пилот, не было особой нужды совершенствоваться в языке, словарь и синтаксис которого он плохо усваивал.
— Я прыгнул с парашютом.
— О! — воскликнула женщина. — I'm going.[5]
«Повезло, — подумал штурман. — Мне всегда везет. Наткнулся на единственный дом, где говорят по-французски». Свет просачивался теперь из окна первого этажа, но дверь все не открывали, и штурман вдруг почувствовал, что продрог. Он возвращался к жизни, и всякие мелочи снова начинали его донимать. Он опять стал рыться в карманах, отыскивая портсигар, но в это время щелкнул отпираемый замок.
