Не раз высказывалось убеждение, что никакое познание таинственных процессов, слагающих природу власти, не дает оружия к психологическому их преодолению. Препятствием являются наши привычные представления эмпирического характера о сверхъестественной мощи форм «власти» (право, закон, государство и пр.) в силу: 1) участия в процессах образования момента власти неопределенного множества индивидуальных устремлений, 2) длительного постоянства подобных процессов, 3) неизмеримого воспитывающего значения их[7].
Невзирая на относительную значимость этих соображений они не могут, однако, поколебать развитой выше аргументации.
Что касается первого и второго соображений, выше было достаточно указано, что и участие в процессе образования власти множества индивидуальных воль и длительность этого участия, превышающая значительно масштабы индивидуального человеческого существования, не могут быть еще достаточным препятствием к психологическому преодолению их. Преодоление есть такой же закономерный, необходимый и мощный момент, как и установление с того момента, когда осознана до конца эмпирически практическая ненужность данного института. Когда «множество индивидуальных воль» перестает видеть в последнем защитника его интересов, ни былое его участие (его предшественников) в образовании института, ни долгая его жизнь не сумеют более его защитить. Его часы сочтены, трагедия становится фарсом. Благоговение сменяется свистом и ненавистью, церковнослужители уступают место кулачным бойцам, и институт с самыми импозантными фасадами трещит по всем швам. Так отмирают факты религиозного сознания, несмотря на их огромную историческую значимость, так возрастает бунт против «закона» в широком смысле слова, когда в нем начинают видеть лишь одну из возможных, но, однако, необязательных точек зрения.
Важнее — в практическом смысле — соображение, которое говорит о постоянных, явных и замаскированных для индивидуальной воли процессах приспособления ее к коллективному психическому нечто, стихийно властвующему над личностью, силой своей природы вынужденной к симбиозу.
Но и здесь объективные процессы воздействия на личность отнюдь не столь односторонни.
На первый взгляд торжество этой безличной надындивидуальной сферы исторически представляется как будто обезличенным. Как мы видели, самым фактом своего явления на свет исторический человек санкционирует разом все приказы и прихоти универсального суверена. И нет в этом плане как будто пределов ни человеческой чуткости, ни человеческой уступчивости.
