— Кроме Петьки в селе осталось немало хороших работников и честных людей.
— Ты Митька прав, но после сталинской статьи эти честные люди побегут из колхоза, заберут лошадей и коров. И на чем вы будете пахать?
— А кто им разрешит?
— Разрешил сам Сталин в своей статье. Но это еще не беда, а беда в том, что вам не только не на чем будет сеять, а нечем будет сеять. Ведь весь семенной фонд лежит у меня в амбаре и его хватит, самое большое, на треть всей пахотной земли, а с вас спросят урожай со всего посевного клина. Город вам зерна не даст, ибо он и сам сидит без хлеба, а деньги, которые вам выделили на укрепление колхоза, вы пропили и за них вас тоже попросят отчитаться.
— Сергей Егорович! Со всем, что ты нам рассказал, мы во многом согласны, но скажи, а что бы ты сделал на нашем месте?
— Не препятствуйте мужикам уходить из колхоза. Есть, Митька, как ты сказал, работники честные, хорошие и я уверен, что у них на всякий случай припрятано зерно. Вот за них и держись, дай им отсеяться и тем самым выполни план хлебопоставок. Об этом не распространяйся, числи их колхозниками, а через год они вновь окажутся в колхозе, ибо у государства есть много способов заставить сделать это. Кроме того, вам еще благодарны будут, так как появится возможность запастись на зиму хлебом, которого могло не быть. А теперь мне пора заканчивать. В селе говорят, что на Пономарёвых ты, Митька, обозлился из-за неудавшегося сватовства, но это ерунда. Все дело в том, что мой кооператив был бельмом у тебя на глазу, он мешал созданию колхоза, мешал стать тебе начальником, и ты его решил придушить. А теперь прощайте, и не поминайте лихом, да не забудьте отдать дом Никифору Попову и заодно снимите звание кулака с его брата Егора.
— А что мы можем сделать для тебя?
— Лучше было бы, если бы вы ничего не делали. А теперь вы бессильны, так как я уже утвержден в роли кулака, с вашей подачи, на более высоком уровне. Поэтому свой вопрос я буду решать в городе и не пропаду, человек я грамотный.
Сергей встал, повернулся к ним спиной и вышел на улицу. Когда закрылась дверь, Митька хлопнул ладонью по столу и сказал:
— Ну и умён, сволота!
Весна в этом году пришла рано. Солнце стояло высоко и сильно прогревало. Поля обнажились, и только кое-где в лесных чашах лежал желтый осевший снег. По лощинам сочились говорливые ручейки. Дали расширились, засинели. Все обновлялось, все тянулось к жизни. По дворам курился навоз, распространяя вокруг себя крепкий и пряный запах. Сергей, лежа в запечье, вдыхал этот знакомый с детства запах и какая-то нестерпимая печаль точила его грудь. Он изнывал от скуки, его тянуло в поле, лицом к лицу с воскресающей природой и тихая печаль томительно преследовала его. Его с женой и мальчиком приютила чета Володякиных. Бабушка Варя и дедушка Митрофан были людьми набожными. Они не только предоставили Сергею кров, но и кормили в силу своих возможностей. И теперь, лежа в чужой избе, он изнывал от безделья и бессилия, слушая хлопотливое кудахтанье кур и, звонко оглашавшего двор своим пением, петуха. Ему хотелось дела, суеты, шума и движения. А в это время в селе накалялись, кипели страсти, и никому не было никакого дела до Сергея Пономарева с его переживаниями и волнениями. Село бурлило, грозя перейти в бунт. Необходимо было срочно принять какие-то меры, чтобы утихомирить мужиков. Для выработки этих мер с утра в сельсовете собралось все сельское начальство. Здесь был Козырев, Гандобин, Митька Жук, Гришка Казак и Попов. Слово дали Гришке, председателю сельсовета.
