— Ваш отец никогда не приказывал наложить на вас чары, сохраняющие молодость? Или, может быть, прибавляющие красоты?
Слабая улыбка коснулась губ Эмбры.
— Нет, — не раскрывая глаз, сообщила она целителю. — Все, что вы видите, мое собственное.
— Не может быть сомнений, все это заклинания тех скотов-магов из хлева Серебряного Древа, — рявкнул Хоукрил.
— Тогда будем рушить их, — отозвался Сараспер.
— Ты можешь сделать это? — спросил латник. Он повернулся на бок и подпер голову локтем, чтобы лучше видеть. И как раз в этот момент тело Эмбры подскочило под руками целителя, как лошадь, которую сильно ударили шпорами в бока, а потом конвульсивно затряслось. Спина девушки выгнулась дугой, глаза широко раскрылись и тут же снова закрылись, и тело баронессы осело, обмякнув, как брошенный плащ.
Латник даже слышал, как она застучала зубами, когда Сараспер обнял ее обеими руками и проворчал:
— Конечно. Заклятие может снять кто угодно… если знает, как это делается. Если только заклятие наложено не на тебя самого, — На лице старого целителя высыпал обильный пот, а кожа потемнела.
— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Хоукрил, — что волшебником может стать каждый, кто захочет?
— Почти каждый, — бросил Сараспер. В этот момент снова забившаяся в его руках волшебница сильно толкнула его и он ударился о стену. На его влажном от пота лбу вздулись толстые вены, и он напряг все силы, удерживая девушку. — Для этого требуется всего лишь терпение — большее, чем у обычных людей, — железная воля, чтобы не отклоняясь идти к цели, и даже жестокость. Именно поэтому поступки большинства магов выглядят такими величественными, такими таинственными или такими зловещими. Они хотят, чтобы всякое быдло считало, будто волшебниками могут стать только избранные, и потому так мало народу просится к ним в ученики.
Ворчание целителя сменилось вскриком боли — из-за дергавшейся в конвульсиях Эмбры он стукнулся локтем о каменный пол. Сараспер выругался и откатился в сторону.
Девушка некоторое время извивалась, как собака, которой приспичило почесать спину о траву, а потом замерла, лежа на спине. Сараспер сидел рядом, поеживаясь от боли. Хоукрил видел, как целитель обхватил себя обеими руками, как сделал бы любой раненый воин, приходящий в себя после сражения у лагерного костра… но он не потирал ушибленный локоть.
— Сараспер! — окликнул латник целителя. — Ты?..
Тот поднял залитое потом лицо — такими же изможденными и серыми были лица у тех раненых воинов, которых так хорошо помнил Хоукрил, — и отрывисто проговорил:
