«Нет, если материальный мир сам по себе есть зло», — подумал Фостий, но не высказал свое сомнение вслух, а вместо этого сказал:
— Я знаю нескольких васпуракан, которые ради карьеры стали ортодоксами. На вашем языке вы называете таких «цатами», верно?
— Да, — подтвердил Саркис. — А вы знаете, что означает это слово? — Он подождал, пока Фостий покачает головой, потом ухмыльнулся и гаркнул:
— Это значит «предатели», вот что! Мы, васпуракане, народ упрямый, и память у нас долгая.
— Видессиане во многом такие же, — сказал Фостий. — Когда мой отец отправился заново завоевывать Кубрат, разве не достал он из имперского архива карты, которые лежали там невостребованными триста лет?
Он моргнул, поняв, что привел отца в качестве примера. Если Саркис это и заметил, то вида не подал.
— Да, ваше младшее величество, он это сделал. Когда мы планировали кампанию, я видел эти карты собственными глазами — выцветшие, погрызенные крысами, но тем не менее полезные. Но триста лет… ваше младшее величество, триста лет есть лишь блошиный укус на заднице времени. Прошло уже триста тысячелетий с того дня, когда Фос сотворил Васпура Перворожденного.
И он взглянул на Фостия бесстыжими глазами, словно подзуживая того закричать о ереси. Фостий не раскрыл рта; стычки с отцом приучили его к сдержанности.
— Для меня триста лет кажутся достаточно долгим сроком.
— А, это потому что вы молоды! — воскликнул Саркис. — Когда я был в вашем возрасте, годы тянулись, как смола, и мне казалось, что каждый из них никогда не кончится. Но сейчас в моих часах осталось совсем немного песка, и я сожалею о каждой упавшей песчинке.
— Да, — отозвался Фостий, хотя едва не перестал слушать, когда Саркис заговорил о своей молодости. Его удивляло, почему пожилые люди так часто ее вспоминают; он же не виноват, что моложе. Но если бы ему давали золотой всякий раз, сказав «Это потому что ты молод», он не сомневался, что смог бы вернуть годовой налог каждому крестьянину в империи.
— Ладно, я и так вас задержал, ваше младшее величество, — сказал Саркис. — Когда вам надоедает болтовня, так и скажите. Знаете, это одно из преимуществ высокой должности: совсем не обязательно выслушивать людей, которых ты считаешь скучными.
«Кроме моего отца», — мелькнуло в голове у Фостия: единственное исключение, но весьма значительное. Но мысль эта была не из тех, которой можно поделиться с Саркисом, да и вообще с кем угодно. Кроме, пожалуй, Дигена. Фостий был почему-то уверен, что священник его поймет, хотя для него любой вопрос, не связанный прямо с Фосом или будущей жизнью становился второстепенным.
