Действительно - широкая и хватающая за душу, стонущая, поющая и горько-юмористическая "Венгерка" Ивана Ивановича раздавалась в это время в моих ушах.
"Да нам-то каково!.." - заметил на это другой приятель. Все захохотали, но замечание психолога все-таки было справедливо, - и я до сих пор, без надежды когда-либо услышать вновь в действительности могучий тон Ивана Ивановича, слышу его "душевным ухом". Почему же не быть и душевному уху, когда Гамлет видит отца в "очах души" своей. Но довольно обо мне и довольно об Иване Ивановиче - о нем, разумеется, довольно только на сей раз.
В ответ на всю мою злобную выходку против флорентийской оперы Иван Иванович сказал только:
- Гусь же вы, однако!
- Как гусь?
- Так, как гуси бывают... Вы толкуете мне об опере, а я вам говорю о Сальвини... - И он взглянул при этом настолько с торжеством, насколько обычная, унылая усталость его взгляда допускала торжество... - А я вам говорю о первом трагике Италии, - продолжал он с жаром... - может быть, добавил он еще с большим жаром, - о первом трагике в свете... Понимаете?
- Нет, все-таки не понимаю - ich bin eben so klug, wie ich vordem war, {я также мудр, как и раньше (нем.).} как говорят немцы.
- Здесь ведь теперь в Кокомеро играет драматическая труппа - не так ли?
- Да... только я в Кокомеро не был с тех самых пор, как мы вместе с вами слышали импровизаторшу...
- И когда мы ее так безжалостно с вами отделывали - помните? - сказал он смеясь.
- Мы с вами... т. е. вы ее отделывали, - возразил я... - Вот то-то и дело, бог вас поймет, Иван Иванович, то вы все режете анатомическим ножом, то вы чуть что не скачете от какого-то неизвестного господина Сальвини... Это у вас капризы, немецкая Laune, {прихоть (нем.).} приливы...
- Неизвестного... - проворчал сквозь зубы Иван Иванович... - И это говорит господин, - продолжал он громко и сердитым тоном, - который имеет претензию на самостоятельность взгляда, на неподогретость - я вашим языком говорю - чувства... И, во-первых, это неправда. Сальвини играл в Париже и произвел там фурор, а во-вторых, и Мочалов был неизвестен в Европе.
- То дело другое, - возразил я, - мы еще не Европа.
- Да неужели вы думаете, что итальянский актер бывает известен где-нибудь, кроме Италии? Я говорю об актере, а не о певцах.
- Чувствую... А Ристори?
- Видели вы Ристори?
- Нет, не видал, но о ней много говорят.
- И я не видал, и я знаю тоже, что о ней много говорят. А знаете ли, почему говорят и именно говорят во Франции?.. Потому что во Франции была Рашель, - а такое необычайное явление как-то требует всегда сравнений и сличений... Я думаю, что если б какая-нибудь эфиопка приехала в Париж играть роли Рашели на эфиопском языке - французы и ее бы сравнивали с Рашелью... А кстати, - окончил Иван Иванович... - Не совестно вам было написать ваше стихотворение "Рашель и правда"?
