Я потом собирал на "Лиде" этот проектор по примеру, показанному в нем же, и, вроде, даже самые ненужные детали впихнул, куда полагается. То есть, проектор отлично работает – если уметь им пользоваться. Я не умел.
Моя мама всегда говорила – Андрей, у тебя богатое воображение. Она говорила – ты можешь стать писателем, и твои книги будут раскупаться миллионными тиражами по всей галактике. Ты обеспечишь мне старость, говорила она, и пальцами рисовала в воздухе узоры меня, согбенного за письменным столом.
Мое богатое воображение могло бы обеспечить маме старость, но вместо этого оно обеспечило мне проблемы на экзамене. Я изо всех сил пытался сконцентрироваться на элементарном образе замены плазменных трубок и мне почти удалось представить их – покрытых слоем льда, мерцающих синими и зелеными огоньками… Но перед экзаменом с безопасными проекциями я мучился с ядами, поэтому плазменные трубки как-то быстро отошли на второй план, заменившись красочным документальным фильмом о подвиге механика.
Меня остановили где-то на моменте смены пола и вежливо попросили выйти из проектора.
Это позорное пятно моего диплома – желтенькая звездочка среди пылающих сверхновых.
К чему я это все? Да. Через неделю моего пребывания на "Ромерре", боевом крейсере капитана Зефа, мне пришлось вновь продемонстрировать свое умение создавать мыслеобразы.
Мне был разрешен доступ во все закоулки корабля. Я довольно быстро понял расстановку сил на мостике – пара пилотов дежурила там круглосуточно. Это были толковые парни, одно наблюдение за которыми доставляло мне удовольствие. Они управляли кораблем словно слаженный механизм, понимая друг друга с полувзгляда.
Боевой офицер Троп торчал истуканом за их спинами и медленным взглядом отслеживал все передвижения. Он был невозмутим, руки держал замком за спиной и под смуглой кожей жестко выступали весьма явственно очерченные мышцы. Позже оказалось, что Троп так накачался по весьма банальной причине – ему почти круглосуточно приходилось таскать за спиной походный алтарь, затейливо выполненный из чего-то, похожего на чугун.
На мостике боевой офицер обходился без алтаря, чему сам был несказанно рад.
Я обвыкся и на кухне. Болтал со стюардами и поварами, пытался выяснить, какие ингредиенты входят в мой каждодневный рацион, но бросил это гиблое дело, услышав однажды в кладовке "для мяса" хоровое унылое пение.
Пришлось стать вегетарианцем, благо, желе радовало разнообразием вкусов, смахивающих на фруктовые. Оно было двух видов – холодное и в вазочках (это мне нравилось) и теплое, скользкое (это не очень). Моей любви к этому желе окружающие несказанно умилялись. Рем так вообще готов был часами торчать над столом, разглядывая меня, как бабушка внучка, лопающего пирожки.
