— Это что значит? — взвился Никитин,
Последовал разговор на повышенных тонах, затем — повторный досмотр склада.
— В следующий раз, — пригрозил Никитин, — милицию вызову!
— Да это не в нашу смену, — трясся от страха магазинер. — Мы только заступили.
Никитин махнул рукой помрачневшим грузчикам:
— Начинайте.
Грузчики с похоронными физиономиями брали бутылки, выливали остатки на решетку сточного люка, складывали бой в деревянные ящики.
Никитин, второй и завскладом считали, а я вышел из помещения, спустился по лестнице, прошел через первый этаж, где высились штабеля алюминиевых чушек, грядами лежали огромные скаты, пирамидками выстроились бочки с маслинами, прошел коридорчиком и оказался на площадке между железнодорожной колеей, на которой стоял состав, и стеной склада. Здесь был телефон, имеющий выход в город. Отсюда я часто звонил своим девчонкам...
В иллюминатор бара заглядывала полная бледная луна. Под ней, сливаясь с чернотой неба, искрилось влажно дышащее море. Старик «Амур» — угловатые формы, запутанные ходы-переходы, просторные каюты — скользил по зыбкому простору, оставляя за собой бесконечную ленту тающей дороги.
Луна была хорошо видна стоявшему за стойкой Морозову. На его лице застыла дежурная улыбка, похожая на оскал. Выпуклые глаза начинающего лысеть бармена были холодны, а в них — вечная злоба.
Чего, спрашивается, радоваться, если радиограмма от Ильяшенко до сих пор не получена, и теперь надо ломать голову над судьбой крупнейшей партии золотых монет?
«Что-то определенно не то, — нервничал Морозов, протирая стаканы. — Склероза у Ильяшенко не намечалось, а радиограммы нет».
Он наливал клиентам напитки, смешивал коктейли, откупоривал оранжад и кока-колу, отсчитывал сдачу, переводил неустойчивую валюту в более расхожую, иногда посматривал на себя в зеркало, висевшее между иллюминаторами.
«Ну, дашь мне двадцать пять? Волосы на пределе, уши торчат, морда змеиная...»
Он запирал двери бара, когда из-за поворота возник Кучерявый, второй механик «Амура». По его налитым кровью глазам и неверной походке Морозов легко определил степень опьянения.
— Шеф, не закрывай, — бабьим голосом попросил Кучерявый.
Он, как все не вышедшие ростом люди, старался держаться прямо, но теперь, как ни пыжился, это ему не удавалось.
— Завтра, — буркнул Морозов, волком косясь по сторонам. — Все разговоры — завтра.
— А мне надо сегодня, — упрямился Кучерявый, дыша перегаром.
Он ухватился за створку закрываемой двери.
