Чистое белье, чистая еда, прохладительные напитки, здоровый сон, стерильность и обеззараженность — все бы ничего, если бы не досадная одна вещь. Помните, Самсон Есеич дважды поморщился?
Нет, не гонорея. Просто незамеченное во втузовские времена воспаление пустяковая штука! — порой отравляло дни нашего героя. По молодости он вовремя не придал значения, а теперь… А теперь стоило съесть, скажем, кильку, выпить, скажем, кагору, простыть, перемещаясь меж сугробов по присыпанным золой тропкам слободских улиц, и старый недуг слабо, тихонечко, но давал себя знать.
А вот когда он давал себя знать не слабо, так это когда линия жизни на большой ладони Самсон Есеича пересекалась с линией любви на ладошке какой-нибудь милой особы; и все сперва бывало хорошо, но проходили хрестоматийные мужские три дня, и Самсон Есеич замечал у себя признаки чего-то грозного, и ходил он, бедняга, к докторам, и доктора покачивали головами, и он нервничал, и ненавидел абсолютно невиноватую особу, хотя понимал, что это, вероятно, докучают старые дела. Но каждый бы стал нервничать, и ты бы, читатель, стал нервничать и злиться на ни в чем не повинную читательницу. И, может быть, даже порвал бы с ней, как порывал он, хотя у него было доброе увесистое сердце, и увесистый взгляд его — был добрым взглядом, на который можно положиться, а женщины, они любят, когда на взгляд мужчины можно положиться.
Но что нужно гигиенисту, наблюдающему в период обострения за своим организмом? Нужна ему хорошая умывально-туалетная комната и очки, если на нервной почве у него забарахлит зрение. Но не только в период обострения! Гигиенисту умывально-туалетная площадь нужна всегда, как, впрочем, и негигиенисту.
Коллективные отхожие места Пушкинского студгородка этим требованиям не удовлетворяли, поскольку не удовлетворяли никаким требованиям вообще. Школьные возможности использовались, конечно, максимально, но в школу Самсон Есеич являлся к вечеру, а целые дни посвящал или формату 40 х 50 (куда, кстати, сливать воду и отработанные растворы при условии соблюдения тайны промысла?), или мастерил, или ходил в гости к окрестным знакомым, скажем, к подростку, или слушал «Крейцерову сонату» в исполнении скрипача Мирона Полякина.
Вы о таком не слыхали, читатель?
А он любил этого музыканта, ибо не ограничивал себя нормами века, в котором (в каменном!) ты, читатель, пребывая, прозевал скрипача Мирона Полякина, не замечаемого в эпоху вождизма, когда в каждой отрасли полагалось быть своему вождю, а значит, и в музицировании они тоже были раз навсегда утверждены (причем, в отличие от прочих епархий, недурные!); но дело не в них, а в тех, кто в вожди не попал и посему стал играть неровно, нервничать, ждать нехорошего, не вызываться на парадные концерты, словом, становиться фактами второго сорта, п о с к о л ь к у первый был отсортирован раз и навсегда. Так что наканифолим смычки для друзей, близких и Малого зала, куда придут эти друзья и близкие и, может даже случиться, заглянет сам местоблюститель первого скрипичного пульта всей державы…
