Платье упало. Осталось через него переступить.
Ее незамедлительное даже для отпускных шашней падение (восковое ухо у его губ, вспухший рот с перламутровыми от желания зубами, нетерпеливое стряхиванье туфель) сперва польстило ему, но к досаде, вызванной скособоченным Отелем, сразу добавился отмеченный им некоторый изъянец ее бюста.
Пустяшная эта несообразность бросилась ему в глаза, потому что внезапно обретенная женщина была неправдоподобно симметрична, причем настолько, что, будучи хирургом, он тотчас озаботился отсутствием симметрии ее нутра (тут селезенка, там печень), но от своих придирок сразу отвлекся, ибо движения ее в соитии были удивительны и для внезапной встречи единственно правильны — она набегала и отползала, как прозрачное теплое большое море.
Это его отвлекло и увлекло.
Она не металась, не раскидывалась на ложе, а приходила и уходила, и это было неожиданной аналогией бросков и уползаний иногда тишайшей, иногда нервической волны.
«Разве у меня не блядские повадки?» — спросила незнакомка, когда они закурили и он сказал: «Вы необычны».
— Необычайна?
— Пожалуй.
— Наверняка вы думаете обо мне черт знает что. Но я вас ждала. Два дня слонялась по коридорам…
— Как? Мы же незнакомы…
— Не именно вас, а такого, как вы! И дождалась. Чего уж тут было раздумывать? Я странная?
— Да. Но и я странноват. Вчера, например, чтобы отвлечься от пустых мыслей, стал перечитывать стихи. Они были хороши. Однако знаки препинания стояли в строках как-то несуразно. Послушайте сами:
В пестрой сетке гамака?
Кто сегодня мне приснится
Жизнь по-новому легка…
Пруд лениво серебрится,
Муравьиное шоссе.
На стволе корявой ели
В разметавшейся косе,
Сухо пахнут иммортели
Словно синее стекло;
Надо мною свод воздушный,
Солнце руки обожгло,
Жарко веет ветер душный.
— Красиво.
— Но знаки препинания! Я не мог понять, в чем дело — стихи этой поэтессы всегда совершенны! И вдруг обнаружил, что читал их с конца к началу. На самом деле всё вот как:
Жарко веет ветер душный,
Солнце руки обожгло,
Надо мною свод воздушный,
Словно синее стекло;
Сухо пахнут иммортели
В разметавшейся косе,
На стволе корявой ели
Муравьиное шоссе.
Пруд лениво серебрится,
Жизнь по-новому легка…
Кто сегодня мне приснится
В пестрой сетке гамака?
Но как легко, оказывается, переиначить это совершенство!
— Отчего же?
— Оттого что переиначивал дилетант. Поэт — а в нашем случае превосходная поэтесса! — чувствует отзвучья подсознания как непосредственно ощущаемое и видит мизансцену вдохновения готовой. Несочиненное еще стихотворение как бы уже появилось. Остается только внутри себя до него докопаться, зарифмовать, установить иерархию слов и строф, а также запятых и тире — поэты любят тире…
