Я занят своими мыслями — перед моим внутренним взором сейчас судят Риту Гомес, и я прикидываю, как заставить ее признаться, сказать правду. Ведь то, что она сейчас говорит, — чушь собачья, и, даже если большая часть сказанного — правда, эта чушь сводит все на нет! Если яблоко начинает гнить, то это все, пиши пропало! Хорошее сравнение, оно частенько находит подтверждение в жизни.
Теперь ее повествование переносит нас в горы, куда вместе с убитым привезли ее рокеры, вот они несколько раз пырнули его ножом, вот отрезали член, вот сунули его ему в рот, вот Одинокий Волк достал пистолет и выстрелил в труп. Ее рассказ отличается полнотой и наглядностью.
Присяжные съеживаются от страха. Некоторые переводят взгляд туда, где сидят адвокаты. Это трудные минуты, нелегко вести себя как ни в чем не бывало. Да, безусловно, рокеры — страшные типы, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из них женился на моей дочери, и их загодя признают виновными, исходя из прошлых представлений. Теперь эта мысль уже засела в сознании всех до единого: судьи, присяжных, подсудимых, всех, кто сюда пришел. Она липнет к нам, словно холодный пот, которым обливаешься со страху, ее запах и то чувствуется.
— Здесь изображен убитый, Ричард Бартлесс? — спрашивает у нее Моузби, поднимая руку с увеличенным снимком размером два на три фута.
Потемневшая от времени фотография, сделанная по случаю окончания средней школы, запечатлела симпатичного юношу. Моузби поворачивает фотографию так, чтобы ее отчетливо могли видеть присяжные.
— Да, сэр. Это Ричард.
Зал приглушенно гудит. Это тот самый случай, когда одна фотография стоит тысячи, десятка тысяч слов, сейчас одно из тех мгновений, когда хочется накрыть голову воображаемой подушкой и уповать на то, чтобы все скорее прошло, вместе с тем сознавая, что может и не пройти.
Я бросаю взгляд на коллег. Настроение у всех одно и то же — поганое.
Теперь уже ничто не мешает свидетельнице заканчивать рассказ. Рокеры подбросили ее обратно до мотеля, трахнули еще разок («Хоть в этом не соврала, — доверительно шепчет мне Одинокий Волк, — причем, обрати внимание, она не сказала „изнасиловали“!»), заставили поклясться, что она будет держать язык за зубами, не то пожалеет, что осталась жива, и укатили. И с того самого дня она их больше не видела. До сегодняшнего дня.
— И эти люди, — подводит итог рассказу Моузби, — эти люди находятся сейчас в зале суда?
— Да.
— Не могли бы вы показать их господам присяжным?
