— Ого, чадо! — сказал брат Альбрехт. — Вот тебе и соседушку даровали.
— Что тут было? Кто это вас? — спросил Адам. — Где он?
Призрачный Столешников посмотрел на него снизу вверх — и вскочил.
— Милицию вызвать надо! Милицию!
Еще не зная своих новых способностей, он взмыл под самый потолок.
— Угомонись, чадо. Не можем мы никого вызвать, увы нам, — горестно ответил брат Альбрехт. — Ибо не слышат нас и не разумеют.
— Я вас спрашиваю, что тут было! Отвечайте живее! — требовал Адам.
— Да какая уж тут живость… — проворчал брат Альбрехт.
— Пришли трое! Я сигнализацию не включал, они как-то догадались! Где сейф — они знали… а как я мог помешать?.. Что хозяева уехали — знали, все знали!..
— И что сейф?
— Выдернули, сволочи! У них домкрат с собой был… Унесли сейф!
— А вас — ножом?
— Да, я лежал, все видел… Я их запомнил! Я их узнаю!
— Запомнил, узнаю! — передразнил брат Альбрехт. — Чадо ты неразумное!
— Погоди, погоди! — перебил его Адам. — Какое у вас, Столешников, было последнее желание? Самое последнее?
— Догнать, отнять! Что я теперь Антонычу скажу?..
— Ничего ты ему не скажешь. Ибо говорить с людишками ты вряд ли сумеешь, — сообщил приятную новость брат Альбрехт.
Столешников не сразу осознал свое положение. А когда понял, что одна жизнь завершилась и другая началась, — зарыдал..
— Ну вот… — брат Альбрехт вздохнул. — Ну как ты, чадо, мог им противостоять? Они — хуже пьяных ландскнехтов, а ты что? Ты — ягненок. Ну, не уберег, и что же теперь? Смирись, вытри нос, что тебе, горемычному, еще остается? Скорби, но в меру!
— Но он хотел догнать и отнять! Значит, он может полететь следом! Послушайте, господин Столешников, вы теперь, в нынешнем состоянии, умеете летать!
— Догонит — а дальше что? — разумно спросил брат Альбрехт. — Как отнять-то? Ты, чадо, лучше помоги его отсюда увести. Смотреть на свою бренную плоть тяжко, мысли зарождаются безумные.
Монах был прав, но объяснить эту правоту новорожденному призраку удалось с большим трудом.
Во дворе особняка Столешников уже не рыдал, а говорил тихо и горестно:
— Он мне во всем доверял… он мне операцию оплатил… он меня в санаторий за свой счет отправил… я за него умереть был готов…
— Ну вот и преставился. Рассвет скоро, чадушко Адам, — сказал брат Альбрехт. — Пора мне в подвал. А за этого страдальца не бойся. Рук на себя не наложит. Ныть будет — это уж точно, ныть и скулить, но не более.
— Не может быть, чтобы последнее желание не исполнилось, — упрямо твердил Адам.
