.
Но именно этот синтез, ставший историческим достижением российского «общества знания», позволил России вырваться из экзистенциальной ловушки периферийного капитализма. Об этом кадет Н.А. Гредескул так писал, споря с авторами «Вех», которые считали русскую революцию интеллигентской: «Нет, русское освободительное движение в такой мере было „народным“ и даже „всенародным“, что большего в этом отношении и желать не приходится. Оно „проникло“ всюду, до последней крестьянской избы, и оно „захватило“ всех, решительно всех в России — все его пережили, каждый по-своему, но все с огромной силой. Оно действительно прошло „ураганом“, или, если угодно, „землетрясением“ через весь организм России. Наше освободительное движение есть поэтому не что иное, как колоссальная реакция всего народного организма на создавшееся для России труднейшее и опаснейшее историческое положение»(36).
Как говорилось выше, одна из важных функций «общества знания» — создание антропологического образа народа или нации. Эта работа в довоенный период была выполнена успешно и творчески. Говоря о том, что новый антропологический образ русского (советского) народа обладал в глазах Запада атрибутами гражданской нации, А.С. Панарин подчеркивает, что это новое самоосознание граждан СССР создавало и сильные внутренние связи, сплачивающие их в нацию. Он пишет: «В той мере, в какой старому русскому „национал-патриотизму“ удалось сублимировать свою энергетику, переведя ее на язык, легализованный на самом Западе, этот патриотизм достиг наконец-таки точки внутреннего равновесия. И западническая, и славянофильская традиции по-своему, в превращенной форме, обрели эффективное самовыражение в „русском марксизме“ и примирились в нем…
Советский человек, таким образом преодолевший „цивилизационную раздвоенность“ русской души (раскол славянофильства и западничества), наряду с преодолением традиционного комплекса неполноценности, обрел замечательную цельность и самоуважение. В самом деле, на языке марксизма, делающем упор не на уровне жизни и других критериях потребительского сознания, обреченного в России быть „несчастным“, а на формационных сопоставлениях, Россия впервые осознавала себя как самая передовая страна и при этом — без всяких изъянов и фобий, свойственных чисто националистическому сознанию» (94, с. 140)[44].
Здесь нет возможности систематически изложить программу «сборки» советского народа и его русского ядра, выработанную «обществом знания» 20—30-х годов. В ней было много новаторского, и сегодня поражающего своей интенсивностью. Примером служит мощная и быстрая программа подключения детей и юношества всех народов СССР, и прежде всего русского народа, к русской классической литературе. Этого не могло обеспечить социальное устройство царской России
