Однажды спрятались у баб в подклети бывалые думцы:
1. князь А. Б. Горбатый-Шуйский;
2. князь Ховрин;
3. князь Сухой-Кашин;
4. князь Шевырев;
5. князь Горенский;
6. князь Куракин;
7. князь Немой.
Навострили уши, как семеро козлят, слушают.
Вот идет по большой лестнице от Красного крыльца да наверх царь-государь Иван Васильевич. Кто ж хозяйских шагов не знает?! Вот он тяжко скрипит по малой лестнице, аж мусор на боярские шапки сыплется. Вот запела и хлопнула дверь верхней палаты, стукнули бердышами стрельцы, грянул внутренний засов. Наши депутаты на цыпочках пробираются наверх, суют стрельцам злато-серебро, липнут к двери.
За дверью сначала тихо. Только государевы шаги беспокойные да дыхание хриплое. Потом, чу! — мелкий цокот — цок-цок-цок. И вдруг звонкий голос думного дьяка Пантелея Сатина, удавленного зимой 1560 года по Настиному делу, четко докладывает:
— Так что, измена, Иван Васильевич!
Бояре на подслушке каменеют. Рты у них отваливаются, бороды встают дыбом. Жутко им, что покойный Сатин разговаривает. Еще жутче, что он без «титла» государя величает!
— Какова измена? Чья? — резко выкрикивает государь.
И тишина! Немота наваливается на бояр. Душит пожарной гарью, мутит голову сивушным духом, жжет память до тла. И вдруг страшный, низкий бас с колокольными подголосками выводит:
— Ве-ли-кая из-ме-на, ве-ли-кая! — и И снова удушливая тишина.
Но вскоре веселый молодой голос, не Сатина, а невесть кого, бесчинно и спокойно говорит:
— Да все продали, Ваня. Буквально все. Рыба гниет, сам понимаешь, куда и откуда. Бояре твои поголовно и похвостно сволочи оказались. Вот слушай.
В кошмарной тишине сначала бряцают какие-то расхлябанные, пробные, настроечные аккорды, потом инструмент выправляется, громкая, стройная гусельная музыка разливается по дворцу.
«А уж ты ли их, Ванюшенька, не холил? — запевает колыбельным голосом молодая женщина. —
А уж ты ли их, мой маленький, неволил?
И всего-то ты им жаловал в достатке,
Винограды спелы, и малины сладки.
Уж какую они кушали халяву,
Уж какие меды сытили на славу!
А каких они любили девок красных!
На перинах на шелковых да атласных!
Только зря ты, баю-баю, их лелеял,
Лишь изменные плевела в землю сеял!»...
— Короче, отец, — обрывает молодой, — пора изменников вершить.
— Да как же дознаться, кого? — подавленным, серым голосом бормочет царь.
— Сам у них спроси! — пусть отвечают государю! — это выкрикивает злобный, тяжелый голос, которого никто и никогда в Москве не забудет. Личный друг государя опричный вождь Григорий Лукьяныч «Малюта» Скуратов-Бельский, убитый шведской шрапнелью на пристенной лестнице во время штурма Виттенштейна в начале 1573 года, подает Ивану загробный совет.
