– Тебе нужен слуга, – подытожил Гжегош.
– Ты весьма догадлив. Я хочу сказать – догадлив для неотесанного мужлана, – заявил Олдвин.
– Оскорбления обязательны? – поинтересовался Гжегош. – Учти, теперь я сыт и могу передумать.
Он не ожидал, что его угроза произведет такой эффект: Олдвин испугался.
– Я разве оскорбил тебя? – вопросил он с видом искреннего раскаяния. – Прости, я не знал, что правда может быть оскорбительна.
Поразмыслив, Гжегош пришел к выводу, что бритунский аристократ прав.
Они ударили по рукам… В их соглашение входили: еда, питье и место в караване для Гжегоша – в обмен па «тысячи мелких услуг».
Как ни странно, они поладили. Разговаривали они немного, в основном все беседы сводились к длинным монологам Олдвина. Аристократ скучал и, скуки ради, описывал в своих заметках все, что встречал на пути. Он оказался довольно наблюдательным, а его слог отличался язвительностью. Вечерами Олдвин читал Гжегошу свои заметки – эта часть вечера молодому человеку нравилась, потому что он слушал и ел. Затем они с Олдвином менялись местами: Олдвин вкушал заслуженную трапезу, а Гжегош должен был изобретать все новые и новые комплименты. Ибо хвалить написанное хозяином было одной из главных обязанностей слуги. Хвалить искренне и разнообразно.
Иногда Олдвин обижался. «Что значит – «все понравилось»? – кричал он, в гневе отбрасывая от себя недоеденный кусок ветчины. – Это общие слова! Мне нужна конкретика! Назови те места, которые вызвали твое наибольшее восхищение!»
«Ну-у… – озадаченно тянул Гжегош. – Очень живо получился диалог между погонщиком верблюдов и толстым купчиком, едущим верхом на осле».
«Да? – Олдвин ревниво щурился и глядел на своего «критика» с подозрением. – Правда? А как насчет описания рассыпавшейся посулы, которая выпала из порванного мешка? Как она катилась, подпрыгивая, а за ней под аккомпанемент проклятий, скакали слуги и сам торговец? Разве это не смешно?»
«Очень выразительно».
Наконец, удовлетворенный, Олдвин оставлял Гжегоша в покое, доедал свою ветчину и остаток вечера ковырял в зубах.
Гжегош только диву давался – как это Олдвину удавалось замечать столько любопытного и забавного там, где сам Гжегош, да и прочие путешественники, не видели ничего, кроме повседневной скуки.
Наконец они прибыли в Зингару. Возле Мессантии Олдвин расстался со своим слугой. Он обнял Гжегоша и немного прослезился.
– Ты скрасил мне долгие колокола пути, – сказал бритунец. – Ты вырос в истинного ценителя художественного слова. Я расстаюсь с тобой с легким сердцем. Я спокоен за твое будущее. Отныне никто и ничто не испортит твоего вкуса.
