А уж что там происходит у него в душе и отчего так сложились обстоятельства – это никого не касается.
Но сейчас странное поведение Гжегоша заставило Конана приглядеться к парню более внимательно.
Для начала Конан решил сбить его с толку. Озадаченный человек скорее проговорится, чем человек, уверенный в правильности созданной им «картины мира».
– Ну так что, – сказал Конан, – что общего между философом и воином? Ты догадался?
– Нет.
– Я скажу тебе, если ты согласишься ответить кое па какие мои вопросы.
– Это игра в вопросы и ответы? – спросил Гжегош.
– Пей вино. – Варвар кивнул, указывая на бокал, отставленный было Гжегошем. – Это не игра, парень. Просто я буду задавать тебе вопросы, а ты – давать на них ответы. Если тебе удобнее, называй это развлечением, но, по-моему, это просто разговор.
– Интересные у тебя разговоры, – заметил Гжегош. – Ты спрашиваешь, а я отвечаю.
– А что это, по-твоему? – удивился Конан.
– Допрос.
– Допрос – еще одна игра, которая мне нравится, – заявил киммериец. – Особенно когда второй собеседник связан, а у меня в руках раскаленный прут или железные щипцы. Способствует искренности беседы.
– Я в чем-то провинился?
– Нет, – ответил Конан. – Но ты ведешь себя странно, и меня это беспокоит. Для начала скажи-ка мне всю правду: зачем ты нанялся на «Белит»?
– Я ушел из дома. Оставил родных и семью, – сказал Гжегош. – Куда, по-твоему, я должен был податься?
– Понятно. – Конан прищурился с откровенной насмешкой. – Любой поссорившийся с отцом юнец сразу же бежит и становится морским разбойником. Самый естественный путь.
– У меня такое ощущение, будто ты осуждаешь собственное занятие! – воскликнул Гжегош, немало раздосадованный.
– Нет, – ответил Конан. – Вот еще! Можно подумать, я – какой-нибудь жалкий ханжа из храма Митры, старик с обвисшим брюхом и трясущимися щеками. Но ведь ты не любишь море.
– Не обязательно любить глиняную миску, чтобы съесть кашу.
– Кстати, о миске и каше. Пей вино.
– Ты хочешь, чтобы я был пьян?
– Да. Это входит в воспитание пирата.
– Ты смеешься надо мной! – воскликнул Гжегош.
Конан изобразил глубочайшее удивление.
– Ничуть. Я никогда не смеюсь над людьми, Гжегош. Я – самый серьезный человек на свете. Серьезнее сборщика милостыни из храма Сета.
– Неужели бывают и такие? – удивился Гжегош и воззрился на Конана как на диковину.
– Понятия не имею, – невозмутимо отозвался тот. – Но если бы они существовали, то, я уверен, были бы страшно серьезными людьми.
