Когда я — с Мариной, то почему-то теряюсь и не могу сразу найти убедительные слова. И тут тоже…
— И зачем я только сюда пришла?.. — она немного повернулась, и я увидел, что у нее ресницы мокрые и слиплись стрелками. Вот почему у нее голос пасмурный: она плакала! Довели!.. Я был готов убить и себя, и Тулупчикова в придачу!
— Маринка, прости нас…
— Зачем извиняться? Я плохая, вы все хорошие, друзья зеленого друга… Да я в жизни ни одной ветки не сломала!
— Хочешь ко мне в группу? — мне показалось, что Марина колеблется. — Ты могла бы здорово нам помочь!.. У тебя мама — диктор на телевидении!
Она посмотрела на меня удивленно.
— Ирина Петровна могла бы сделать объявление: мол, срубили голубую ель. Всех, кто знает об этом что-нибудь, просим сообщить. Указать наш адрес и телефон.
Марина засмеялась. Она очень красиво смеется, как артистка. Голову назад откинет и — „ха-ха-ха“, будто горох рассыпается. Никто больше так не умеет.
— Чудак ты, Лаптев!.. Знаешь, сколько телевизионная минута стоит?
Я растерялся: откуда же?
— Почти восемнадцать рэ! Да и кто разрешит частное объявление передавать?.. Ну, смех!
— Почему — частное? — мне стало обидно. — Ведь роща — общая, гордость, можно сказать, города. Во всей Сибири такой больше нет.
— А почему ты на вечере не был? — неожиданно спросила Марина. Она по-прежнему смотрела в окно, а по голосу я не мог понять, просто так она спросила или не просто?
На вечер меня не пустила мама, из-за горла. Не мог же я об этом ей сказать! И глупо молчал…
— А я ждала…
У меня пол зашатался под ногами! Какую власть имеют над нами женщины! Скажи она сейчас: „Разбей стекло“, — я бы разбил. Но Марина попросила о другом:
— Поклянись, что никогда не бросишь меня в беде.
Я, видно, совершенно обалдел от такого доверия и ляпнул:
— Ты — мой крест.
Марина насмешливо улыбнулась и пожалела меня:
— Бедный Лаптев! Не надо!
Мне хотелось стукнуться головой о стену! Дурак, дубарь, амбал! — как говорит Игорь. Не мог ответить нормально! Такая была возможность.
— Мне пора, — грустно сказала Марина. Она подышала на стекло и написала „пора“, а потом стала водить голубой метелкой, пока буквы не исчезли. — Подари на память? — неожиданно попросила она.
Я понимал, что вещдок отдавать нельзя — категорически! Но одно дело понимать… И я сказал:
— Бери.
Марина погладила иголки:
— Это — голубой ежик. Он будет жить у меня на столе. И каждый вечер мы будем с ним шептаться… об одном человеке. Не возражаешь?
