Он вытащил меня вперед. Мой дед, прикованный к постели подагрой, принял этого родственника после долгого его отсутствия с присущей ему холодной учтивостью, сказал, что рад его видеть, и предложил ему сесть.
— Благодарю, благодарю вас, я непрочь и постоять, — ответил дядя. — Что касается до меня, то мне от вас ничего не нужно, но если есть у вас хоть какая-то совесть, сделайте что-нибудь для этого бедного мальчонки, с которым обращались совсем не по-христиански. Да что там — не по-христиански! Уверен, что мавры в своей Берберии более человеколюбивы и не обрекают своих малышей на нищету. Хотел бы я знать, почему сын моей сестры заслуживает большего пренебрежения, чем этот вот никудышный парень. — Он указал на молодого сквайра, который вместе с моими кузинами вошел вслед за нами в комнату. — Разве он не так же вам сродни, как и тот? Разве вы не видите, что он куда красивей и крепче сбит, чем этот рослый болван? Ну-ну, поразмыслите, старый джентльмен! Скоро предстоит вам дать ответ за злые свои дела. Припомните вашу вину перед его отцом и постарайтесь ее загладить по мере сил, пока еще не поздно. Самое меньшее, что вы можете сделать, это закрепить за ним часть наследства его отца.
Молодые леди, которые считали себя слишком причастными к делу, чтобы долее сдерживаться, дружно напали на моего покровителя:
— Наглец! Дерзкий моряк! Нахальный грубиян! Как он смеет предписывать что-нибудь дедушке… О пащенке его сестры чересчур много заботились! Но дедушка справедлив!.. Он не мог равнять непокорного сына с почтительными, любящими детьми, которые всегда следовали его советам…
В таких выражениях они изливали свою ярость, пока судья, наконец, не призвал их к молчанию. Он спокойно попрекнул моего дядю за непристойное поведение, которое он, по его словам, может извинить только полученным им воспитанием. Он сказал, что был очень добр к мальчику и семь-восемь лет содержал его в школе, хотя его и уведомляли, что тот не делает никаких успехов в науках, но предается всевозможным порокам, чему он склонен верить, ибо сам был свидетелем злой выходки, в результате которой пострадали челюсти его капеллана. Однако он подумает, к какому делу можно пристроить мальчика, и отдаст его в ученики какому-нибудь честному ремесленнику при условии, если он исправится и будет вести себя примерно.
Честный моряк, обуреваемый гордыней и негодованием, ответил деду, что тот действительно послал меня в школу, но это ничего ему не стоило, так как он не истратил ни единого шиллинга, чтобы снабдить мальчика пищей, одеждой, книгами и прочими необходимыми вещами, а стало быть, не приходится удивляться, если мальчик не преуспевает в ученье… Впрочем, тот, кто ему это сказал, — лживый, тупой негодяй, и следовало бы протащить его под килем. Хотя он, лейтенант, ничего не смыслит в таких вещах, однако он осведомлен о том, что Рори считается лучшим из школяров его возраста во всей округе. Истину этих слов он готов защищать, побившись об заклад на свое полугодовое жалованье. (Тут он вытащил свой кошелек и бросил вызов присутствующим.)
