улыбкой, в которой блеск зубов сочетался с космической радостью. Киёхимэ никогда прежде не обращала внимания на приходивших в дом монахов («Эти нищие импотенты», — отзывалась она о них, заставляя прислугу в страхе шептаться у нее за спиной о дурной карме), но, впервые увидев Анчина, сразу почувствовала соединяющие их волшебные узы. «Это Он, — прозвучало в мозгу с абсолютной уверенностью. — Он мужчина, с которым я хочу слиться в любви, страстно и целомудренно, навсегда».
Когда Анчин пришел к ним впервые, она украдкой подсматривала за ним из-за раздвижной двери-сёдзи, а потом сидела у себя в комнате и мысленно беседовала с ним о зарубежных романах, театре Но и своей ненависти к отцу. Когда он появился во второй раз, разглядывала его из-за китайской ширмы (дикие гуси, летящие в лунном свете), а после его ухода грезила, лежа на постели, о том, как они идут, держась за руки, по лугу, покрытому ярко-оранжевыми азалиями.
И наконец, во время третьего визита, она перестала скрываться и была представлена. Предшествующая этому подготовка заняла три часа, и в результате она появилась в самом скромном из всех своих кимоно (дымчато-голубые журавли на фоне поросшей лишайником земли), с покрытой лаком сложной старинной прической, которую помогла ей соорудить одна из служанок, и готова была поклясться, что в момент ее появления в гостиной монах едва верил — от восхищения — своим глазам. Позже, когда он ушел, Киёхимэ погрузилась в дымящуюся горячую ванну и вспоминала восхитительные детали их встречи, заново проживая каждое сказанное слово, каждое грациозное движение, каждую искру, вспыхивавшую при встрече их взглядов. А еще позже легла в постель и попыталась отдаться эротическим фантазиям, но, к своему изумлению, не смогла продвинуться дальше прогулки — рука об руку — по маковому полю.
Когда Анчин появился в четвертый раз, Киёхимэ, в своем втором по скромности кимоно (облитые лунным светом бледно-голубые кролики на темно-синем фоне), сидела в чайной комнате рядом с отцом и, в качестве хозяйки дома, по всем правилам искусства, преподанного ей в порядке необходимой подготовки к замужеству, взбивала — перед тем как подать ослепительному монаху — чай, медленными движениями рук выполняя сложное подобие танца. Заметив, что он с нескрываемым восхищением следит за движениями ее гибкой и белой как алебастр кисти, она почувствовала бурный прилив радости оттого, что согласилась пройти скучный курс
