. Как бы там ни было, начиная с этого момента, «еврейский вопрос» на пару с «польским вопросом» занимает постоянное место в рассуждениях о будущем России.
С демократическим, гуманистическим духом (критика военных колоний и рабства, достойная Радищева) у Пестеля соседствует страсть к униформизму, предвосхищающая современный тоталитаризм. Он предлагает диктаторские меры для воплощения своего плана. Тайная полиция займется поддержанием порядка, дипломаты будут обязаны заниматься промышленным шпионажем [ibid., 120 121]. Глубоко двойственный проект Пестеля колеблется между либеральными и репрессивными мерами: его дуализм сродни дуализму государственной утопии.
Утопии некоторых «свободомыслящих» крепостных лучше представляют идеалы Просвещения. В 1830 году Ф. Подшивалов, вольтерьянец и слуга князя А. Лобанова, написал утопический трактат Новый мир и его законы, за что был сослан в Сибирь. Запрещение рабства, раздел земли поровну (частная собственность), отмена классовых привилегий, обязательный труд, деизм такими, согласно Подшивалову, должны быть основы «нового мира» вселенского равенства и справедливости [Коган].
Декабристам не удалось согласовать свои мечтания: в этом причина их поражения. Тем не менее они внушили русской интеллектуальной элите критическое отношение к государству. «Имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями», — скажет Пестель на следствии [Семевский, 505]. Пестеля казнят, но Россия с тех пор будет жить в тени его пророчества.
У великих русских романтиков Пушкина и Лермонтова утопизм принимает формы экзотизма. Их герои, бегущие от лжи «цивилизации», от «болезней века», ищут гармонию среди «естественных» людей — цыган или «примитивных» народов Кавказа. Однако утопии в прямом смысле у этих поэтов нет: в Евгении Онегине (гл. VII, ч. XXXIII), Пушкин иронизирует, впрочем, по поводу времени, необходимого России, чтобы обзавестись сносными дорогами (и, соответственно, учреждениями, которые будут этими дорогами управлять): четыреста или пятьсот лет!
Среди декабристов было много поэтов и писателей, исповедовавших романтизм. Их утопизм проявляется, к примеру, в исторических сочинениях («ретроспективная» новгородская утопия, осовремененная Карамзиным в Марфе Посаднице, снова становится популярной), среди которых особое место занимают «думы» К. Рылеева. Одно из самых важных сочинений этого периода Письма русского офицера (1815–1816) Ф. Глинки (1786–1880), вдохновленные карамзинскими «Письмами русского путешественника». Глинка очень свободно включает в сюжет утопические фрагменты. Этот дневник времен войны с Наполеоном, написанный поэтом-мистиком и будущим декабристом, содержит эпизоды, которые мы встречали у других писателей: во время магического сеанса волшебный фонарь показывает молодого египетского принца, которому жрец приводит примеры хорошо и плохо управляемых государств [Глинка, VIII, 175–194]; портреты добродетельных героев [ibid., Ill, 143–159]; помещик, чье мудрое управление делает крестьян счастливыми: чтобы уменьшить неравенство, он устраивает браки между богатыми и бедными [ibid., II, 174–210]. Глинка предвидел военные колонии: «Я уже вижу, в приятном мечтании, те счастливые времена, когда по утихшим бурям процветут в различных краях отечества нашего военные селы. Порядок, к которому издавна привыкли, чистая нравственность, которою везде отличались, умеренность, с которою везде жили, и вера, и верность, которые нигде их не оставляли, поселятся и заживут с воинами русскими» [ibid., VIII, 160]. В замечательном трактате о садах Глинка дает описание чудесной страны: руины, рощи, пруды, остров Дружбы, остров Воспоминаний, Радости, хижина Поля и Виргинии, хижина бедной Лизы (героини Карамзина), беседки, где хранятся приятные для ума книги, статуи античных богов и славянских божеств, Пантеон, посвященный славе российских героев [ibid., Ill, 112 — 143]. Это новый тип утопического сочинения, в котором романтическое видение мира смешано с надеждами и темами XVIII века. Упомянем эпизод из истории гетмана Богдана Хмельницкого: молодой герой видит во сне сходящую на землю богиню, которая приносит с собой золотой век, описываемый в традиции старых панегириков [Глинка 1816, 212 — 213], но эта богиня не Астрея, не Минерва, это богиня Свободы. Черта, отличающая утопизм романтиков от сентименталистского утопизма XVIII века.
