– Мои извинения, сэр. Однако он лишился их полностью.
Я услышал, как гости быстро произносят последовательные утешения и удаляются в кровать. Я же бросил лист на рисовальные принадлежности и начал громко храпеть, чтобы тётя Мейбл не вломилась ко мне, но она вошла и обнаружила, что свет включён, а я стою посреди комнаты и храплю, как бык.
– Я… объяснял вот Гуверу, как правильно паковать чемодан, и ужас как разозлился.
– Ладно, – сказала Мейбл, нахмурившись, – я просто зашла сказать, что у нас тут случилось леденящее кровь убийство.
– Убийство? В такой час? И кто же это?
– У тебя дела – лучше обсудим всё утром. Спокойной ночи, Келтеган.
Не раньше, чем она ушла, я вернулся к холсту, натирая кисточкой решительное зрелище, пока не убедился, что стиль Трейса несомненен, и никто не догадается.
– Я сделал это, Гувер, – грунтовка правды целиком и полностью покрыта коленями, ужасающими вспышками работы и архитектуры, чудесами и волосами, годами, сокрытыми в тенях, грустными сторожевыми псами, сердцами и дровами, красными масками, прославленными судьями, консервированными детьми, омерзительными горбунами, кишащим крысами багажом, туманом и легендами.
Но Гувер уверил меня, что больше похоже на клубящуюся курицу, ходящую, как во сне, в голубом пламени.
– Как тебе йоркширские пудинги рядом со шпилем, вот здесь?
– Разрешите мне, сэр.
Гувер взял кисть и за пару минут создал резкий портрет кислой дамы в форме ёлки, регенерирующей на сельских просторах.
– Нет, нет! – взвыл я. – Трейс был опасным психом! Я не смог добиться от ублюдка ни капли смысла – а я пытался со слезами, бегущими по щекам! Надо избавиться от этой твоей точности – дай-ка сюда кисть!
Я работал всю ночь, рисунки становились всё более странными с каждым часом. Двадцать одна подколодная гадюка греется на солнце в жаровне на берегу моря Эрл Грей, а по соседству высоченный священник заткнул уши, как гиппопотам. Любопытные торговцы выходят из безумного безделья, их рты – как клетки. На переднем плане я поместил качественное собственное изображение, размахивающее окровавленной поросячьей свинчаткой.
– Похоже, мы сделали полный круг, сэр, – мягко заметил Гувер.
– Что? О, почти утро, а что я наделал?
– Думаю, сэр, удар по лицу и рука…
И за пару минут он превратил мой портрет в Реджинальда Трейса, отскакивающего в воздух и бьющего себя по голове свинчаткой.
– Но почему движение вперёд, Гувер? И почему торговцы? Змеи? Стая, стая, стая… – И я начал трепетать, схватил холст и вонзил в него кисть, размазывая линии, разрушая всё подряд. Рисунок я швырнул в комнату Трейса, бросил дверь открытой и убежал. С меня довольно этой ерунды!
