расслабленным видом.
– О как, зацените. Танкист сомневается в моей искренности. Ладно, давай перепроверять. Помнишь того аутоэротического висельника пару лет назад? Лучший апельсин, какой я пробовал. Ну, коронер сказал, что труп умирал несколько минут, – а вдруг Фраф пытался оставить указание на личность убийцы.
– Шеф, я…
– Не перебивай, Бенни, или я дам тебе по жопе. И в результате ты не сможешь…? Не сможешь…?
– Сесть?
– В чёртову точку. А теперь давай положим изюмину в воду, чтобы она обратно стала виноградиной – может, на ней нацарапано послание.
Через время Бенни задрал нос перед стаканом воды, в котором болталась чёрная виноградина.
– Пусто, Шеф.
– Бенни, я схожу с ума, или вода окрасилась?
– И то, и то.
– Наверно, ты смыл послание, бросив его в воду, – хороший ход, танкист.
– Шеф, вы меня раздавили.
– А? – Блинк прервался, чтобы съесть виноградину и запить водой из стакана. – Этот парень нацарапал имя убийцы на удобной и угодной поверхности, а ты смыл его, как реестр виновных. Всё, что мы выяснили, – это очень короткое имя.
– Я пытаюсь вам сказать, Шеф, что он оставил предсмертную записку на столе, под вафельницей.
Бенни передал ему лист бумаги со словами, написанными чернилами: “Блинк отвергает мотивацию, пытает псов и избегает ответственности. Поможет ли мой конец?”
– Вафельница, а? Вот эта?
– Почерк совпадает, Шеф.
– Я и не сомневался, Бенни. Умно. Очень умно.
– Чё вы имеете в виду?
– Каргилл был маньяком конспирации, правильно? Из тех, кто находит послания в Билле о Правах? В этой так называемой предсмертной записке двенадцать слов. И дырок в вафельнице столько же. Впиши слова в такой же узор, как на этой сетке – четыре строки по три слова. Вполне себе сообщение.
– Не врубаюсь, Шеф.
– Ладно, Бенни, – если это твоё настоящее имя – зацени образец на трупе. – Он махнул сигарой за плечо. – Восемь – посчитай их – восемь пуль, всё сказано. Если у тебя есть уши, чтобы слышать. Знаешь, танкист, он закодировал информацию в собственных смертельных ранах.
– Да, трудно разжевать, Шеф, – сказал Бенни, наморщив лоб и широко ухмыльнувшись.
– Разве? Представь всю картину, Бенни. Человека заставили под дулом пистолета написать собственную записку самоубийцы и свалить на меня вину. Ему приходит мысль, что если уж приходится умирать, то можно всё сделать правильно, в его стиле, чтобы не вызвать подозрений. И убийца попался. Так что Мистер Индивидуальность выбирает этот порядок слов, ставит сверху вафельницу, вроде как пресс-папье. Потом убийца вешает его, травит и расстреливает из пистолета-пулемёта. Знаю, что ты скажешь, Бенни, – зачем он продолжал стрелять из пистолета, – ожидая, вдруг раздастся новая нота? Нет. Фраф вывел его из себя, назвал его всеми именами, какие смог выговорить, вынудил выпустить половину обоймы и оставить тело в таком виде, каким мы его сейчас видим, увечные красные сельди и все дела.
