Свет погас при появлении Кабаре Мигрень. Артисты вышли в оливково-зелёной краске на лице и медленно пошаркали по месту представления, задвигая занавес и укладываясь на пол. Двое объединили галлюцинации шахматного поля и играли в шахматы на пульсирующем результате. Толпа храбро ревела в замешательстве и нетерпении.
Свет зажёгся. Кори до сих пор оставалась в живых.
Отчаяние Малыша длилось как огонь, пересекающий мост — в его сознании он явно перекинулся через бензиновую реку. Малыш вёл обугленную жизнь. Действие тратилось впустую. Нацеливание Кафкаклетки на себя лишь замыкало круг. Омерзение хирургически не давало ему использовать другое оружие. Каждая самоубийственная фраза, что он произносил, оказывалась в итоге антисамоубийственной фразой. Он попал в ловушку.
— Занят ты тем, — сказала Кори, наблюдая за ним, — что пытаешься вырваться из загона, который не существует.
— Да, мир изменился в тот момент, когда они сунули в загон Панацею, — задумчиво протянул Тото, вытирая стакан.
«Кто-нибудь когда-нибудь убегал из Молота? — рассеянно думал Малыш, заглатывая антифриз. — Хоть Билли Панацея, взломщик экстраординарный? Нужна помощь снаружи».
Он вспомнил свои попытки побега из мозгооперационного отделения, где его связали с Кафкаклеткой. Они с сокамерником, Дайсом «Киллером» Эгню, переоделись в охранников и были избиты во время побега других заключённых. Дайс после операции стал бесчеловечным и убежал без него. Малыш ждал сигнала снаружи, но сурово обломался. На его долю досталась только операция и охранники, чтобы жаловаться им. Один сочувствующий доктор втянул его в регрессионную терапию, и Малыш открыл, видимо, подавленные моменты счастья в детстве, но это оказался классический случай синдрома ложных воспоминаний.
— Малыш, погляди назад, — сказал Тото.
Клоун в судебных перчатках стащил пулемёт Гатлинга со стола и вышел.
— Упустил его, — сказал бармен. — Это был Керни. Приехал на слёт.
Малыш удивился и восхитился — когда начиналась бойня, этот арлекин истый ассасин показывал класс. Керни, разъяряясь, кричал, как демон, на заводил-ораторов, звёзд, дипломатов, и казалось, что стреляет он из глубины души. Никто не понимал, какой ад царит в его раскрашенном черепе.
— Согласился выступить, — сказал бармен. — Немалая пруха для чаепития фанатиков.
Идея начала чудесным образом прорастать в печеных внутренностях сознания Малыша. Стойка, поскрипывая, начала вихриться.
— К слову говоря, — сказал Тото, — ты слышал про Загрузку Джонса? Подорвали его тыкву — сделали ремонт в берлоге в окончательной и бесповоротной форме.
