— Вы?
Вероятно, мое чувство к нему было слишком очевидно, слишком наглядно выразилось оно в этом восторженном «вы», потому что все лицо его вдруг осветилось и он сказал, невольно понижая голос от охватившего его волнения:
— Как вы добры, Наташа, и как бы я хотел быть таким же добрым, как вы!
В тот же день вечером, узнав, что я собираюсь в сопровождении Вареньки объезжать бедных, он выпросил позволения у tante Lise заменить собою мою компаньонку.
Получив ее согласие, мы обрадовались, как дети. Быстро накинула я нарядную плюшевую, отороченную соболями шубку, такую же шапочку и, едва удерживаясь от обуявшего меня счастливого беспричинного смеха, сбежала вниз. Щегольские санки Водова ждали нас у подъезда. Сергей помог мне усесться, заботливо запахнул медвежью полость и сев рядом, повернул ко мне смеющееся лицо:
— Куда же?
Я назвала улицу, находившуюся на самой окраине города. Кучер, такой же молодой и жизнерадостный, как и мы сами, с особенным удовольствием подобрал вожжи и, лихо прикрикнув, пустил лошадь быстрой рысью по мягкой и рыхлой зимней дороге.
Чудный зимний, студеный, несмотря на февраль месяц, вечер сиял золотыми звездами и сверкающею белою фатою снега, отливавшего в лучах месяца миллиардами огней.
Я смотрела в опрокинутый над моей головою светозарный купол и думала о капризных случайностях судьбы.
«Вот, — невольно приходило мне в голову, — несколько месяцев тому назад я ездила по той же дороге, к тем же бедным, в сопутствии Вареньки, одинокая, сиротливая, никому не нужная, несмотря на все мои достоинства, восхваляемые людьми. А теперь все изменилось…» Я уже не прежняя одинокая Тася, проклинающая десятки раз в день свое безобразие. Точно в волшебной сказке, появился на пути моем давно всем моим существом ожидаемый прекрасный и добрый принц.
И этот «принц» любит меня; я это видела и по нежной ласке, льющейся мягким светом из его глаз. И в звуках его милого голоса было столько доброго участия, столько беспредельной готовности сделать меня счастливой! Как он мог полюбить меня, такую, как я есмь, я не могла уяснить себе, но тем не менее, он любил меня. Сергей часто говорил мне, что я моими душевными качествами напоминаю ему его мать, умершую, когда он был ребенком; говорил, что между нами есть много родственного; он даже иногда называл меня своей младшей сестричкой.
— Разве мы — не брат и сестра, породненные одною целью, Наташа? — говорил он, — разве великое искусство — не наша общая мать?
