Амберстрит еще больше сморщился и кивнул.
— Понимаю, — сказал он и обернулся к напарнику. — Рулетка при тебе, Рэймонд?
Юбэнк извлек из кармана грязный носовой платок, а затем узкую рулетку, очень техничную с виду — хирург, выписавший себе из Токио для редкостной операции инструменты, которым еще и названия-то по-английски не подобрали. При виде рулетки у меня яйца съежились.
— Измерь довесок, — потребовал Амберстрит — таким подлым словом он окрестил прямоугольник с единственным словом «БОГ», на котором серый гусиный помет и фталовая зелень сливались, двигались, боролись с упрямым «О».
Я следил, как Юбэнк проводит замеры — так водитель видит последние секунды движения навстречу катастрофе.
— Тридцать на двадцать один с половиной дюймов, — провозгласил он.
Амберстрит улыбнулся мне ангельской улыбкой.
— Ах, Майкл! — сказал он, потуже затягивая на поясе ремень. И вдруг я понял, как же страшен этот маленький говнюк.
— Что?
— Тридцать на двадцать один с половиной, — повторил он. — Ах, Майкл!
— Да что?
— Ничего не напоминает?
— Нет.
— Точный размер Лейбовица мистера Бойлана.
Чем они заняты? — гадал я. — Каббалой? Нумерологией?
— Майкл, вы же умный человек. Размеры нам известны. Они значатся в каталоге.
— Допустим, размеры совпали. Что дальше?
— Вот что дальше, — произнес Амберстрит. — Как вам известно, мистера Бойлана ограбили, картина Жака Лейбовица похищена.
— Чушь! Когда?
Вместо комментария Юбэнк затянулся сильнее прежнего, и черные брови скрылись под волосами.
— О! — недоверчиво усмехнулся Амберстрит. — А вы и не знали?
— Не хрен иронизировать. Откуда я мог узнать?
— Откуда вам знать, что Джон Леннон[26] мертв, — проворчал Юбэнк.
— Заглянули бы в газету, — предложил Амберстрит. — Или радио послушали.
— Джон Леннон жив, блядь.
— Не увиливайте, Майкл. Мы расследуем кражу со взломом.
И только тут, стоя над своей картиной (мы все еще дружно рассматривали ее), я понял, во что вляпался.
— У него украли Лейбовица?
— Три недели назад, Майкл. Кроме вас, никто не знал об этой картине.
— Мне он ее не показывал. Спросите его, — отбивался я. Мне припомнилось, как Дози с ненавистью глянул в мою сторону, когда мы разминулись в тумане.
— Но вам было о ней известно. И вы знали, что он уехал на день в Сидней.
— Он то и дело ездил в Сидней. Вы что, думаете, я приклеил к своему холсту картину ценой в два миллиона баксов и замазал ее краской? Так вы считаете? Сразу видно, что вы ничего не смыслите в искусстве.
— Мы не утверждаем, что картина здесь. Но мы должны забрать эту вещь и сделать рентген и спектральный анализ.
