— Черт! — выругалась Натали. — Так не должно было получиться, я совсем не этого хотела.
— Я тоже.
Мы подошли к окну и заглянули в темный пустой класс. На стенах — рисунки, веселая мазня, какая бывает только у малышей. Над ними — большой рукописный плакат, на котором выведено “Моя семья”. На самом ближнем к окну рисунке — улыбающаяся оранжевая обезьянка в окружении двух побольше.
— Видишь? Когда наш малыш научится рисовать, я хочу, чтобы на его рисунках были вы с Джиной, — торжественно объявила Натали. — А не только палка в юбке, которая держит за руку ребенка.
Поздно ночью, когда мне наконец удалось заснуть, в спальне неожиданно заскрипели половицы. Перепугавшись, я поднял голову и увидел, как к кровати приближается белая фигура.
Это же Натали в длинной белой ночнушке!
— Что случилось? — шепотом спросил я.
— Холодно… — сонно пробормотала она.
Дрожа всем телом, девушка легла на кровать и обняла меня за плечи, прижав к спине огромный круглый живот. Мой дружок сразу оживился, еще немного — и из пижамы вырвется! Что же делать? Что задумала Натали? Пока она не проявила инициативу, я даже прикоснуться к ней не могу. Остается набраться терпения и ждать.
А потом случилось что-то странное: рука Натали скользнула в нагрудный карман моей пижамной куртки и прижалась к сердцу. Я почувствовал, как оно трепещет, так и льнет к ее ладони.
— Твое сердце в моих руках, — пробормотала она.
— Возьми его, оно твое, — случайно перефразировал я слова до боли знакомой песенки.
Натали тихонько застонала в ответ, а потом заснула, и ее ладонь грелась у меня на груди.
Я даже не шевелился, боясь, что она уберет руку, и взводить себя не решался, чтобы не поняла, в чем дело. Даже если мои однообразные движения ее не разбудят, утром все равно догадается! Вот я и лежал, парализованный собственной хитростью.
Легкое дыхание щекотало затылок, округлые бедра прижимались к моим, и я всю ночь жарился в тепле, исходящем от ее промежности.
Рай, самый настоящий рай!
Я закрыл глаза, решив не тратить впустую драгоценные часы сна. Когда открыл их снова, было девять утра, и Натали гремела на кухне посудой.
Неделей позже мы с Джиной переехали в Лондон. Я тянул время, как только мог: мол, не хочу расставаться с друзьями по клубу.
— Мы нужны друг другу! С ума сойду, если не смогу разговаривать с ними хотя бы раз в месяц.
Джина спокойно выслушала эту чепуху и заявила: если клуб для меня так важен, незачем его бросать, раз в месяц вполне можно приезжать на собрания. На это возражений не нашлось. Из вещей собрали лишь самое необходимое, а когда уезжали, Натали специально ушла на прогулку. Ей не хотелось устраивать слезливую сцену: мы накануне ночью наплакались.
