С домом и вспомоществованием покончено. У него есть восемь фунтов плюс десять шиллингов и адрес Люсиль Харрис. «Многие начинали и похуже, – сказал он вслух. – Но я, невежественный, ленивый и сентиментальный врун, не заслуживаю лучшего».
Ручку снова подергали.
– Вы там наверняка приплясываете, – сказал он из-за запертой двери.
Звук шагов затих вдалеке.
«Как только доберусь, – решил он, – первым делом возьму пива и черствый бутерброд. Я отнесу их за столик в углу, смахну шляпой крошки, а книгу прислоню к графинчику. Я должен представить в деталях только самое начало. Дальнейшее выяснится само собой. Я просижу там до полудня, невозмутимый и спокойный, шляпа на коленях, в руке стакан, с виду ни на день не моложе двадцати, буду как бы читать, наблюдая уголком глаза за деловитым одиночеством пьющих, беспокойных людей у стойки. За другими столиками будет полно народу. Там будут женщины, завлекающие всех кого не лень поверх остывшего кофе, безымянные старики с табачной пылью на щеках, трясущиеся над чаем; тихие мужчины, напряженно ждущие следующего поезда, на котором никто не приедет; женщины, собирающиеся удрать на поезде в Сент-Айвс, или в Ливерпуль, или еще куда-нибудь, хотя прекрасно понимают, что никуда не побегут, они пьют чай, говоря себе: „Я могла бы уехать двенадцатичасовым, но подожду еще четверть часа". Или это. будут женщины из деревни, с дюжиной запущенных ребятишек, или девушки из магазинов, конторские девушки, уличные девки, люди, которые не придумали ничего получше того, что есть, – словом, все несчастные или счастливые в цепях, смущенные приезжие в этом привокзальном буфете городка, который я изучил от корки до корки».
В дверь забарабанили.
– Эй, вы, – раздалось с той стороны. – Вы там сидите уже несколько часов.
Он повернул кран с горячей водой. Струя холодной воды ударила в раковину прежде, чем он успел выхватить шляпу.
– Я директор компании, – произнес он, но голос прозвучал слабо и неубедительно.
Когда шаги снова затихли, он взял сумку и вышел в коридор. Стоя перед купе первого класса, он увидел, как кондуктор и еще один мужчина подошли к двери уборной и замолотили в нее. За ручку они не дергали.
– С самого Нита, – сказал мужчина.
Теперь поезд шел медленнее, покинув пустынные земли, он нырнул в коридор фабрик, проехал, пыхтя, и городские платформы, и высокие дома с разбитыми окнами, и грязные дворы, где пляшет на веревках нижнее белье. Дети в окнах никогда не махали вслед поездам. Для них поезда были все равно что ветер.
