Тогда Марина отпихнула ее в сторону и сорвала с бочки крышку, как-то умудрившись при этом не поломать своих двухдюймовых коготков. Я только-только успела сунуть туда нос, как Марина нахлобучила крышку обратно, но того, что я увидела, мне и так хватило на всю жизнь.
Как она его туда запихала, этого я никогда не узнаю.
Я сразу догнала, кем он не был, этот сложенный пополам парень с елдой, которую Эстер затянула у основания куском стальной проволоки, чтобы продолжать отсасывать у него, когда он откинет копыта.
Это не был РеДМеТаЛ, хотя именно на это ставила Эстер.
Не прошло и пары секунд, как я догнала, кем он был — тем самым парнем из клуба неделей раньше, который сказал мне, что, может быть, он и есть РеДМеТаЛ. Возможно, он прогнал ту же самую телегу и для Эстер, а может быть, это и не потребовалось — все зависело от того, как сильно ее колбасило. Короче говоря, девица приняла желаемое за действительное.
Мы избавились от этой бочки, долив в нее цемента для весу и утопив в ближайшей реке. В нашей тусовке мы знали, как сделать так, чтобы мужчина сгорел дотла — неважно, в пламени страсти или в огне паяльной лампы. Я оставалась вместе с Мариной, пока у Эстер не кончился отходняк, — а отходняк был еще тот.
Она то выла белугой, то пыталась, матерясь, выковыривать себе вены из рук когтями. Я стояла рядом, обняв Марину сзади и положив ей ладони на лобок, но жалости к Эстер во мне не было ни капли — только мрачная радость.
Эта сука, как только поняла, что ее опоили наркотиками, сразу же вычислила, с какой целью я все это затеяла и отреагировала на это так, как нам, конченым стервам, и положено.
Но я была отомщена.
— Мамочка! Мамочка! Ради Бога, помогите! — верещала Эстер, обращаясь то ли к нам, то ли к себе, то ли вообще непонятно к кому.
Я спокойно смотрела на то, как ее плющит в агонии, обнимая Марину, мою вторую мать, мою сестру, нежно лаская ее в такт с пульсацией крови, вытекавшей из распластанных вен Эстер.
Круче ночи в моей жизни еще не бывало.
После «смерти» Эстер уважение ко мне в нашей тусовке сильно выросло. Ее поражение обернулось каким-то боком моей победой. Я, разумеется, тут же слегка задрала нос, а тут еще коктейли из ангельской пыли и мескалина днем и ночью — так что нет ничего удивительного в том, что у меня не слишком сильно чесалось между ног. Сестры во всем потакали мне, я во всем потакала сама себе. На охоту я если и выходила, то только для того, чтобы прошвырнуться. Я даже не подыскала себе нового кумира. Но когда Марина однажды ночью прошептала мне на ухо то, что она мне прошептала, даже сквозь густой наркотический туман, окутавший мои мозги, я поняла, что мир вокруг меня обрушился от этих слов, а потом, обрушившись, приобрел четкую, жесткую определенность. Я перекатилась на бок и уставилась на Маринины губы, которые шевелились, повторяя снова и снова эти слова.
