Я с ужасом ожидаю дня, когда они наконец доберутся до нас.
Я проснулся от радующего мой слух звука — это Лидия заскулила внутри барокамеры, — и сразу же метнулся к ней. Стекло смотрового окошечка запотело от ее выделений, и на нем отчетливо виднелся след от когтя. С наступлением ночи таких следов станет гораздо больше.
Я положил ладонь на металл камеры, теплый от постоянного трения ее механических частей, и начал говорить Лидии ласковые слова через дюймовую толщу стали. Я увидел ее расширенные зрачки за облачками учащенного от страха дыхания и попытался сделать так, чтобы она заметила меня и поняла, что я по-прежнему здесь и готов прийти к ней на помощь и что я никогда не покину ее.
Барокамера начала вибрировать: ее системы пытались совладать с резко активизировавшимся метаболизмом Лидии, сохранить искусственный симбиоз, в котором ее организм сосуществовал с машиной. Поршни с обеих сторон издали резкий хлопок, и струйки машинного масла брызнули из них на пол. Жизненные соки заструились по прозрачным жилам барокамеры, светясь от скорости, и в очередной раз я пришел в восхищение от того, насколько совершенно находящееся у меня перед глазами устройство.
Лидия заметалась внутри, но места для маневра не хватало, к тому же тело ее все еще было покрыто синяками и ссадинами, оставшимися после последней попытки вырваться наружу.
О, если бы мне только удалось объяснить ей, в какой безопасности она находится внутри барокамеры и как бы легко ей жилось, если бы она смирилась с нежными объятиями ее толстых стенок! Прошло не так много времени с того дня, когда я вырвал ее из лап Верхнего Ужаса и поместил в наше убежище, поэтому всего, что могло бы отравить чистоту среды ее обитания, следовало избегать во что бы то ни стало. К сожалению, я не мог позволить себе приоткрыть крышку барокамеры даже на то короткое время, которое требовалось, чтобы утешить и приласкать Лидию.
Вместо этого мне приходилось наблюдать со стороны, как паника охватывает все ее существо и пламя безумия загорается в ее ямных глазах. Это несправедливо, что она вынуждена претерпевать все эти муки, притом что я отчетливо осознавал необходимость принятых нами мер.
Наконец, чтобы показать ей, что не она одна страдает, я извлек маленькую канистру с грязной водой, которую собрал по каплям из трещинки в стенке проходившей в земле трубы, и выбрал три камня из кучи, лежавшей под дном барокамеры. Обычно я выбирал камни самой неправильной формы и клал их один за другим себе на язык. А затем заглатывал их, запивая водой, чтобы облегчить себе задачу.
