Это была Его сердцевина, Его сущность.
Он искупил свою вину.
Возрожденная, Она восстала из машинных вод, сверкая маслянистой оболочкой. Зубы и белки Ее глаз сверкали белизной, губы алели во мраке.
Небо успокоилось, гул статических разрядов в динамиках превратился в тихий шорох.
Она осмотрела окружавшую ее свалку и встала на колени, подняла упавший на раскисшую почву резервуар, поставила его рядом с маленьким, нездешнего вида объектом, в который превратился Он, а затем запихала Его в резервуар.
Ей показалось, что теперь Он пульсировал с облегчением, хотя свечение Его по-прежнему оставалось печальным.
Она подняла с земли треснувшую крышку и накрыла ей резервуар.
— Теперь ты в безопасности, — прошептала она. Электрический разряд распорол черное, затянутое смогом небо, а за ним последовал низкий раскат грома, который воспринимался не столько слухом, сколько осязанием. Белый шум заполнил экраны телевизоров. По жидкокристаллическим экранам заструились бесконечные строки двоичного кода, быстро превратившиеся в поток сплошных нулей.
Она посмотрела на далекий силуэт города, вырисовывавшийся на горизонте, и воспоминания о жизни в предыдущем воплощении наполнили Ее память.
Затем она повернулась в противоположную сторону и окинула взглядом бесконечную пустошь, где не было ничего, кроме ржавого металла и мертвого воздуха. Прижав рукою к груди резервуар с любимым, она направилась туда, где Небо встречается с Землей, где сборочный конвейер, сбившись с ритма, останавливается раз и навсегда и где шипение статических разрядов звучит словно диковатая, но тем не менее погружающая в сон колыбельная.
Пряди ее жидких волос свисают с головы, словно спутанная пенька, правда, цветом они на пеньку совсем не похожи. Они черные, чернее тьмы ночной. Угловаты черты худощавого лица, зеленоватые кошачьи глаза бросают острые, как клинки, взгляды из-под бровей, скрывающих их в своей печальной тени.
Я наблюдаю ее через выпуклое окошечко в стенке барокамеры, в которую поместил ее. Я смотрю, как она спит, и воображаю, будто сплю с ней в обнимку, словно мы два вурдалака в одном гробу — образ, который, несомненно, мог бы родиться только в омерзительных фантазиях какого-нибудь Эдгара По. Я бы мечтал на самом деле очутиться вместе с ней, но мне туда не забраться. Я должен присматривать за ней и охранять ее.
Через несколько часов она вновь примется скулить и царапать когтями стены своей пневматической тюрьмы, но сейчас она — воплощенное спокойствие и апатия. Большие стальные поршни, которые дышат за нее, ритмично поднимаются и опускаются рядом с массивным устройством, злобно шипят и выпускают струи маслянистого пара в самых неожиданных направлениях. Ржавые шестерни вращаются, устало поскрипывая, выкрашивая друг из друга куски металла и искря. Разноцветные жидкости струятся по тонким медным жилам.
