Внезапно я вспомнил о том, что у меня за спиной лежит она — большая, завернутая в брезент и сверкающая так сильно, что блеск ее вот-вот просочится через грубое полотно. Я испуганно обернулся.
Они не должны найти ее ни в коем случае.
Поэтому, прежде чем они успели добраться до моей времянки, я снял замки с цепей, отделявших меня от них, а их — от меня. Я распахнул дверь, когда они были от нее не более чем в трех шагах, посеяв в их рядах немалое смятение.
Волнение прокатилось по рядам рабочих, когда они поняли, что сегодня вечером в ритуале ожидаются непредвиденные изменения. Обычно они насмехались надо мной за толстой алюминиевой дверью или под одним из закопченных окон времянки. Я и так-то нечасто покидал свое жилище — тем более при таком столпотворении вокруг.
Я смотрел через полуоткрытую дверь на неподвижно застывшую троицу.
В течение какого-то мгновения стояла абсолютная тишина, если не считать приглушенного шума работающих машин, доносившегося с соседних свалок. Рабочие смотрели на меня, на мое лицо, черты которого искажала маска.
Один из троицы обернулся и вопросительно посмотрел на собравшуюся толпу.
Я начал жалеть о том, что открыл дверь: я хотел удержать их подальше от моей находки, а добился того, что своим необычным поведением только возбудил их любопытство. Мы все были детьми конвейера — жизнь наша представляла собой постоянное и бесконечное повторение одинаковых ситуаций. Так мы существовали.
И вот повторение нарушилось.
— Пойдешь с нами сегодня? — спросил рабочий, возглавлявший трио, пытаясь вернуть происходящее в рамки традиционного сценария. Его мускулистые плечи были обнажены, обе руки заканчивались парой мясистых клещей, усеянных мелкими металлическими зубчиками. Он стоял, широко расставив ноги, подошвы его башмаков глубоко ушли в мягкую пыль, покрывавшую землю на территории свалки.
Из пневматического клапана на боковой стороне моего дыхательного аппарата с шипением вырвалась струя пара.
Я покачал головой.
Последовала непродолжительная пауза, затем в задних рядах кто-то захохотал, затем смех, распространившись, словно эпидемия, охватил всю собравшуюся толпу. Они смеялись надо мной. Они смеялись над трусом, который отказывается драться, — и от облегчения, что восстановился привычный ход вещей.
Рабочий, который задал мне вопрос, угрожающе наклонил голову, продемонстрировав покрывавшую его череп свежую металлическую пластину — возможно, последствие вчерашнего поединка.
