Кого-кого, а такого доморощенного историка Вера не думала встретить здесь. Он ей показался забавным.
— А богато у вас тут жил народ? — спросила Вера.
— Какое богато. Не густо едим...
— Отчего же?
Но поговорить не дала Мария.
— Смотри-ко, Васюнь, уморил гостей-то, иди уж, — сказала она, высунувшись из соседнего окна.
— Мне бы книжку, — попросил он. Вера протянула приготовленные для Васюни тоненькие книжечки рассказов.
— Он их за день проглотит. Такой жадный. За едой читает. На полосе после обеда другие храпят себе, а он опять за книжкой. Весь в брата пошел, — сообщила Мария и, понизив голос, добавила: — Политикой брат Федор-то у него занимался. Сидит теперь в остроге.
«Совсем не простой, оказывается, этот Васюня. С ним надо бы получше познакомиться, поговорить» — думала Вера, слушая Марию.
Ощупью пробралась она с Леной в клеть, пахнущую лежалой мукой, овчинами и свежим сеном.
— На новом месте приснись жених невесте, — сонно пробормотала Лена, залезая под полог, и тут же заснула.
Глава 10
Вера проснулась, когда узкое окошко клети только начало сереть. В сенях уже кто-то ходил, шлепая босыми ногами. Сварливо скрипела дверь. Мария ворчала на Анюту, которая, видимо, только что вернулась с гулянья.
Наверное, пора было открывать ясли. Вера, пошатываясь, вышла в скрипучие сени.
— Да что ты, дитятко, спи иди, — запричитала Мария, месившая в квашевке тесто. — Рано еще. Устряпаются бабы и принесут ребят.
Вера снова юркнула под полог и мгновенно заснула. Ее разбудила Лена.
— Вставай уж, соня! — ворчливо сказала она, открывая полог.
Вера села на постели. Улыбнулась. Такое замечательное утро, яркое, ослепительное!
Солнце развесило свою золотую пряжу от окна и щелей прямо к пологу.
Вера ступила босыми ногами на теплые от солнца половицы и засмеялась — так было хорошо это утро.
В избе стоял сладкий запах печеного хлеба. Было шумно, хотя на нарах, сколоченных специально для ребятишек, лежали всего двое малышей.
Один из них деловито мусолил губенками завернутую в тряпочку жамку, другой, суча тонкими рахитичными ножками, зашелся в плаче.
Егориха успевала покачивать лубяную люльку, повисшую на березовой жерди, похлопывать по грудке плачущего на нарах ребенка.
Вера неумело взяла хрупкое тельце на руки и стала носить ребенка по избе.
— Погляди-ка, — засмеялась слезшая с полатей Анюта, — не так ведь держат-то, — и, взяв у нее ребенка, ловко, уютно прижала его к своей высокой груди. — Вы его как стеклянного держите.
