Ты зачем сюда пришла?
Видно, злая ведьма-мачеха
Тебя с хаты прогнала.
Не встать уж мне, не выплыти:
Пески в воде усыпали всю косу мне, всю русую;
Руки в камыше увязли,
А сердце мне змея-тоска
Сосет, грызет без устали.
Погубила меня
Ведьма-мачеха твоя,
Погубила меня,
Утопила меня.
Ясно, звонко раздалась над водою та песня около берега, около Марусиного уха. Нагнулась Маруся, глядит: из воды на нее другое лицо глядит. Тихо сияют лазурные очи, тихо лепечут бледные губы, протянулись ласковые руки…
— Мама! — крикнула сердцем Маруся, сама потянулась и… скатилась с берега в озеро.
Занялась зоренька ясная, осветила лесную кочку и не увидала на кочке Маруси. Не видала больше мачеха падчерицы, не видал старый батько малой дочки своей.
Давно то было, и быльем поросло Марусино озеро. Заглохло, заросло ракитой кругом, нет к озеру пути человеку. И одни только Божьи пташки поют, перепархивают, в ветках зеленых гнезда вьют, да рыбки серебряные плещутся. А порой в ясную ночь выплывают на берег две русалочки, садятся на лесную кочку и не наглядятся друг на друга. И гусек белый с ними рядом сидит. Нашла гуся Маруся. Утопила его мачеха в озере, нарочно искать заставляла. Посидят, крепко обнявшись, пока светит месяц да звезды сияют, и уплывут на зорьке назад в синие волны.
Недолго жил, скоро помер казак старый, а мачеха злая из села ушла и не воротилась, и что с нею сталось, никому не известно.
Лида кончила и замолчала над книгой. Слушатели ее не прерывали молчания, будто ждали продолжения.
В детской стемнело. Длинный косой луч заходящего солнца заглянул в последний раз в комнату и осветил детей: внимательные лица Любочки и Коли, стриженую головку Жени и среди них на высоком креслице Лиду, бледную, с потемневшими глазами, с вытянутой вперед худенькою голою рукой, которой она по обыкновению размахивала во время чтения.
Матрена мирно спала и громко храпела в уголке, в своем кресле.
