Мы открывали стеклянную дверь веранды и ложились на диван. От него специфически пахло кожей — именно так пахли два кресла в кабинете моего отца на улице Лорда Байрона. Это было во времена его поездок в Браззавиль, во времена таинственного и призрачного Африканского Общества Предпринимателей, основанного им самим, о котором мне почти ничего не известно. Запах кожи, карта Французской Африки и Дакар с птичьего полета слишком уж много совпадений. В моем сознании дом Мейнта неразрывно связан с Африканским Обществом Предпринимателей, памятным мне с детства. Я словно снова очутился на улице Лорда Байрона, в полумраке кабинета, пахнущего кожей, где отец без конца тихо совещается с благообразными седоватыми неграми… Может быть, поэтому, когда мы с Ивонной укладывались в гостиной, я был уверен, что время навсегда остановилось.
Мы словно парили в воздухе… Двигались медленно-медленно, ходили потихоньку: шажок, еще полшажка. Ползком. Любое резкое движение могло нарушить очарование. Переговаривались шепотом. С веранды в комнату проникали сумерки, и я видел, как на лету застывают пылинки. Проезжал велосипедист — и я долго слышал, как он крутит педали. Он тоже продвигался потихоньку. Тоже парил. И все вокруг парило. Когда совсем темнело, мы все равно не зажигали света. От ближайшего фонаря на улице Жана Шарко по комнате пробегали блики, похожие на снежные хлопья. Хотелось навсегда остаться на вилле, именно в этой комнате. Вечно лежать на диване или даже на полу, куда мы ложились все чаще. Меня поражала способность Ивонны полностью расслабляться. Я сам расслаблялся, потому что любое действие внушало мне отвращение; все, что движется, проходит, меняется вызывало тревогу. Мне надоело идти по зыбучим пескам, я хотел остановиться, застыть. А она? Я думаю, она просто была ленива. Невероятно ленива.
Иногда мы растягивались на полу в коридоре и не вставали до утра. Как-то вечером мы забились в самую глубину чулана под лестницей, ведущей на второй этаж, за ворох каких-то непонятных предметов, как мне показалось, плетеных корзин. Да нет, я не шучу: мы в самом деле передвигались ползком. С разных концов дома мы ползли друг к другу в темноте. Нужно было двигаться как можно тише и медленней, чтобы застать другого врасплох.
Один раз Мейнт вернулся лишь на следующий день под вечер. Мы не стронулись с места до самого его прихода. Все лежали на полу у порога веранды. Пес растянулся на диване. Был тихий безоблачный вечер. Листья слегка колебались от ветра. Где-то вдали звучал военный марш. Время от времени велосипедист стремительно пролетал по улице. И вот опять полная тишина. Словно нам заложили уши мягчайшей ватой. Я думаю, если б Мейнт не вернулся, мы бы пролежали неподвижно целую вечность и скорее бы умерли с голоду и от жажды, чем пошевелились. Никогда после я не чувствовал такой полноты и такой расслабленности. Говорят, опиум вызывает подобные состояния. Но вряд ли.
