Вдруг отключилось электричество. Я нашарил в темноте выключатель, но сколько ни щелкал, это ничуть не помогало. Сквозь приоткрытую дверь гостиной лился слабый полусвет. Кто-то выглянул оттуда, мне показалось, что я различил лицо мадам Бюффа. Тут я догадался, что это она вывернула пробки, чтобы мы выносили вещи в темноте. Я рассмеялся как сумасшедший со мной случилась истерика.
Мы сдвигали сундук до тех пор, пока он не завис над лестницей, раскачиваясь на верхней ступеньке. Мейнт вцепился в перила и злобно пихнул его ногой: сундук поехал вниз, подпрыгивая на каждой ступеньке с оглушительным грохотом. Из-за двери гостиной снова высунулась мадам Бюффа, а с ней еще два или три жильца. Женский взвизг: «Ах вы мерзавцы!» Зловещее шипение: «Полиция!» Я взял два чемодана и стал спускаться, не видя ничего вокруг. Даже закрыв глаза и считая про себя для храбрости: «Раз-два-три. Раз-два-три…» Стоит мне споткнуться, чемоданы утащат меня вниз, и я разобьюсь. Главное — не останавливаться. Боюсь, что вывихну ключицы. Меня опять одолевал истерический смех.
Вспыхнувший свет ослепил меня. Я стоял на первом этаже, тупо уставившись на сундук и два чемодана. Мейнт спускался по лестнице с третьим, самым легким, куда я сложил необходимые мелочи. Хотел бы я знать, какой ангел-хранитель помог мне выжить после такого спуска. Мадам Бюффа подала мне счет, и я расплатился, не решаясь посмотреть ей в глаза. Она удалилась в гостиную, хлопнув дверью. Мейнт, облокотившись на сундук, быстро промокал лицо комочком платка — словно пудрился.
— Несем дальше, старина, — сказал он, кивнув на чемоданы. — Несем дальше…
Мы выволокли сундук на крыльцо. Машина ждала нас у ворот пансиона, на переднем сиденье я различал силуэт Ивонны. Покуривая сигарету, она махнула нам рукой. Невероятно, но нам как-то удалось взгромоздить сундук на заднее сиденье. Мейнт уселся за руль, а я побрел обратно за чемоданами.
Какой-то человек неподвижно стоял в холле напротив портье — человек с собачьими глазами. Он было направился ко мне, но вдруг остановился. Я понимал, что он хочет мне что-то сказать, но не может. Я думал, что он опять сейчас вздохнет, едва слышно, жалобно, по-собачьи; без сомнения, я один слышал его вздохи и отрывистое тявканье — прочие обитатели «Лип» были слишком увлечены игрой в канасту и болтовней. Он все стоял, сдвинув брови, приоткрыв рот, делая над собой невероятное усилие, чтобы заговорить. А может, просто его тошнило и должно было вырвать? Он наклонил голову, он почти задыхался. Через некоторое время он все-таки овладел собой, успокоился и глухо проговорил:
