— Завтра жду тебя, Вира. Если сможешь, обязательно приходи. Мне с тобой легче будет. — Склонив голову набок, она немного выжидала и потом спрашивала: — Тебе это ясно?
Нет, тогда мне еще не было ясно, зачем звала меня к себе Мария Федоровна. И только сейчас, два года спустя, я, пожалуй, кое-что поняла.
Вернувшись с кухни, Лена говорила:
— Ну, мы с Эльвирой приготовили обед. Теперь отдохнуть можно.
Отдохнуть — это значило подсесть к дивану и начать разговор о книгах.
У нас дома книг было много. Мама ночами стояла в очередях, чтобы подписаться на новые собрания сочинений. Некоторые, особо дефицитные, книги ей доставала Римма Васильевна. Сама она, должно быть, никогда не читала, но редкими книгами очень интересовалась, потому что и это считала «последним словом моды». Литературу она оценивала главным образом по внешнему виду.
— Любой ценой подпишитесь на Ожешко, — говорила она маме. — Представьте себе: молочный цвет с золотым тиснением. Это же будет чудесно гармонировать с вашим новым абажуром…
Мама даже купила большой книжный шкаф. Расстановкой книг в шкафу руководила Римма Васильевна.
— Ну что вы?! — восклицала она. — Разве можно Тургенева рядом с Гоголем? Они же несовместимы! Совершенно разные стили: один — зеленый, другой — синий. Надо поставить между ними Джека Лондона. Он голубовато-серый, и мы, таким образом, добьемся постепенности перехода одного цвета в другой.
Собрания сочинений в шкафу сверкали и переливались золотыми и серебряными корешками.
Но дверцы шкафа были заперты наглухо, и где находился ключ, никто, кроме мамы, не знал.
— Книги — это лучшее украшение комнаты. Они придают дому интеллектуальный блеск! — говорила мама. — Не для того же я ночь простояла в очереди, чтобы вы их читали. И истрепывали… Одолжите у знакомых, пойдите в библиотеку…
Тащиться в библиотеку мне было лень.
Первое время папа возмущался.
— Где ключ? Скажи, где ключ?! — требовал он.
— Я бросила его в колодец, — вызывающе отвечала мама. — Теперь книги замурованы в шкафу, как Аида и Радамес.
Папа грозился позвать стекольщика, чтобы тот алмазом вырезал стекла и освободил книги из заточения.
— Ты позовешь стекольщика, а я позову милицию, — отвечала мама.
Папа, как всегда, «уставал бороться» и замолкал.
Как только Мария Федоровна и Лена начинали беседовать о литературе, я старалась незаметно ускользнуть домой или делала вид, что занята чем-то на кухне. Если же Мария Федоровна нарочно удерживала меня в комнате, я вдруг вспоминала, что ей давно уже пора принимать лекарство, или менять грелку, или просто отдыхать…
